Александр Васькин - Московские адреса Льва Толстого. К 200-летию Отечественной войны 1812 года

А с княжной Щербатовой у Толстого не вышло… Уже на другой день записал он в дневнике: «К. Щерб. швах». Она вскоре вышла замуж за историка и археолога, графа A.C. Уварова, основавшего Исторический музей. Уваров увлек молодую супругу археологией, что по представлениям XIX века выглядело весьма необычно. Изучать «мужскую» науку археологию он повез ее в Италию – в Рим, Неаполь, Флоренцию. В будущем Прасковья Сергеевна Щербатова (1840–1924) стала одной из известнейших фигур русской археологии, председателем Московского археологического общества.

Но самое главное для нас в этой женщине – ее художественное отражение в образе Кити Щербацкой: «Княжне Кити Щербацкой было восьмнадцать лет. Она выезжала первую зиму. Успехи ее в свете были больше, чем обеих ее старших сестер, и больше, чем даже ожидала княгиня. Мало того, что юноши, танцующие на московских балах, почти все были влюблены в Кити, уже в первую зиму представились две серьезные партии: Левин и, тотчас же после его отъезда, граф Вронский».

Так один дом стал жить в двух романах – «Анна Каренина» и «Война и мир».

Ул. Воздвиженка, дом 9, некогда принадлежавший деду Льва Толстого – князю Н. С. Волконскому. Здесь же в 1858 г. бывал и сам писатель. Фото начала XX в.

Ул. Воздвиженка, д. 9

Н.С. Волконский, дед Л.Н. Толстого, прототип старого князя Болконского. С картины неизвестного художника

Трудно узнать в этом утлом домишке, съежившемся напротив шехтелевского МХАТа, когда-то «лучшую гостиницу Москвы». А ведь именно так отрекомендовал ее Толстой в одном из своих произведений. И кто только не был постояльцем гостиницы Ипполита Шевалье [7]: и известные всей России люди, и выдуманные писателями персонажи…

Известно, что еще в конце XVII в. землею здесь владел ближайший соратник и собутыльник Петра I, имевший право входить к нему в любое время и без доклада, «князь-кесарь» Федор Ромодановский. Петр шутливо именовал его генералиссимусом и королем, прилюдно оказывал ему царские почести, ломая перед ним шапку, подавая тем самым пример своим подданным. Усадьба Ромодановского была обнесена деревянным частоколом, выходившим в современный переулок. Через полвека после смерти «князя-кесаря» владение отошло к князю Сергею Трубецкому, заново отстроившему усадьбу, впрочем, выгоревшую в 1812 г. во время оккупации Москвы французскими войсками.

Московским французам, согласно приказу московского же главнокомандующего графа Растоп-чина, незадолго до нашествия оккупантов было велено оставить свои дома и катиться из города подобру-поздорову, пока живы. Но уже лет через пять после окончания войны многие из них вернулись, причем в уцелевшую московскую недвижимость, которую им милостиво возвратили. Французы стали торговать, вновь пооткрывали свои лавки, служили домашними воспитателями и учителями, а также занялись гостиничным бизнесом.

В бывшей усадьбе Трубецких затеял свое гостиничное дело и Ипполит Шевалье. Гостиница вскоре стала популярной, превратившись, по современным меркам, в пятизвездочный отель. Иностранцы по достоинству оценили уровень сервиса. Один из соотечественников Шевалье писал в январе 1860 г.: «Мне дали комнаты, уставленные роскошной мебелью, с зеркалами, с обоями в крупных узорах наподобие больших парижских гостиниц. Ни малейшей черточки местного колорита, зато всевозможные красоты современного комфорта… Из типично русского был лишь диван, обитый зеленой кожей, на котором так сладко спать, свернувшись калачиком под шубой».

Захаживали сюда и московские жители – перекусить в гостиничном ресторане, например, после театрального представления в расположенных неподалеку императорских театрах. Драматург Островский здесь обедал, философ Чаадаев ужинал, поэт Некрасов пил минеральную воду…

Не единожды останавливался у Шевалье и Толстой. Впервые – 5 декабря 1850 г., когда Лев Николаевич в очередной раз приехал из Ясной Поляны. Он прожил здесь недолго, вскоре перебравшись в нанятую им квартиру в доме Ивановой на Сивцевом Вражке.

И после, приезжая в Москву, Толстой также бывал в этом здании – обедал в роскошном гостиничном ресторане, встречался с друзьями. «Утро дома, визит к Аксаковым…обед у Шевалье. Поехал, гадко сидеть, спутники французы и поляк», – отметил он в дневнике 29 января 1857 г.

А зимою 1858 г. Лев Николаевич вновь поселился в апартаментах Шевалье, о чем свидетельствует дневниковая запись от 15 февраля: «Провел ночь у Шевалье перед отъездом. Половину говорил с Чичериным славно. Другую не видал как провел с цыганами до утра…».

В этот период Толстой часто встречался здесь с историком Борисом Чичериным, о чем свидетельствует письмо от октября 1859 г.: «Любезный друг Чичерин, давно мы не видались, и хотелось бы по-примериться друг на друга: намного ли разъехались – кто куда? Я думаю иногда, что многое, многое во мне изменилось с тех пор, как мы, глядя друг на друга, ели quatre mediants («сухой десерт», фр.) у Шевалье, и думаю тоже, что это тупоумие эгоизма, который только над собой видит следы времени, а не чует их в других».

И, наконец, третий раз писатель поселился в номерах Шевалье уже не один, а с женой. То был самый большой период времени, проведенный Толстым в этом доме, – полтора месяца. В Москву супруги Толстые приехали 23 декабря 1862 г. Ровно за три месяца до сего визита, 23 сентября 1862 г. произошло венчание Льва Толстого и Софьи Берс в дворцовой церкви Кремля. Невесте было восемнадцать лет, а жениху – тридцать четыре.

Лев Николаевич приехал в Первопрестольную с рукописью только что законченной повести «Поликушка», чтобы передать ее в редакцию «Русского вестника». Ему были интересны и впечатления его московских приятелей от Софьи Андреевны, которую, в свою очередь, влекло в Москву желание повидаться со своей семьей, в том числе с матерью Любовью Александровной и отцом Андреем Евстафьевичем Берсами, что жили в Кремле.

«Чувствую и неловкость, и гнет, а вместе с тем дома все мне милы и дороги. Подъезжая к Кремлю, я задыхалась от волнения и счастия…» – передавала обуревавшие ее ощущения Софья Андреевна. Сам же Лев Николаевич по этому поводу говорил, смеясь:

«Когда Соня увидала свои родные пушки, под которыми она родилась, она чуть не умерла от волнения».