Георгий Чернявский - Франклин Рузвельт

Явившись в офис Дэниелса, Франклин заявил ему, что он всей душой за Вильсона и очень сожалеет, что не имеет права голосовать. Молодой человек сразу понравился искушенному пиар-менеджеру, который писал позже, что это была «любовь с первого взгляда, потому что когда люди тянутся друг к другу, это может быть проявлением некого врожденного чувства, которое мексиканцы называют simpatico» {95} 95 Daniels J. The Wilson Era: Years of Peace. 1910-1917. Chapel Hill, 1944. P. 126. . Знакомство оказалось весьма на руку. Пройдет очень короткое время, и Дэниелс вспомнит нового знакомого, чтобы предложить ему ответственный государственный пост.

На балтиморском съезде произошло второе крупное столкновение Рузвельта с штаб-квартирой своей партии, и на этот раз он оказался в числе безусловных победителей. Съезд поддержал Вильсона, и он взял верх на выборах, став 28-м президентом Соединенных Штатов.

Одновременно с президентскими выборами проходили выборы в местные органы власти. Опасения Рузвельта оказались напрасными. Видимо, в основном благодаря тому, что его имя стало известным, и в какой-то мере в результате усилий сенатора, направленных на охрану природы штата, он легко победил на выборах, даже несмотря на то, что в разгар предвыборной кампании заболел тифоидом (своеобразной формой брюшного тифа, протекающей в сравнительно легкой форме) и значительную ее часть провел в постели.

Рузвельту, можно сказать, повезло: он избрал менеджером своей кампании журналиста Луиса Хоува, в то время сорокалетнего корреспондента газеты «Нью-Йорк геральд», издававшейся в Олбани, с которым познакомился во время болезни и который становился всё более близким ему.

В кругу родных и друзей поначалу восприняли Хоува, который был десятью годами старше Рузвельта, с явной неприязнью. Писавший репортажи о скачках и сам нередко делавший на них ставки в расположенном неподалеку от Нью-Йорка городе Саратога-Спрингс, обычно небрежно одетый в третьесортный и не совсем опрятный костюм, он, казалось, не имел шансов сблизиться с аристократом Рузвельтом. Луис и внешне производил вначале отталкивающее впечатление: он был очень некрасив, лицо покрыто темными шрамами — результат падения с велосипеда в подростковом возрасте. Элеонора, познакомившись с Луисом, уничижительно обозвала его «этаким грязным человечком». Такого рода инвективы для Хоува не были оскорбительны, он к ним привык — сам он, поднимая телефонную трубку, зачастую начинал беседу словами: «Говорит средневековый гном».

К тому же Хоув, страдавший несколькими серьезными болезнями, трудно поддававшимися лечению (у него были астма и хронический бронхит, временами возникали сердечные приступы), чуть ли не сознательно вредил собственному здоровью. Он, с одной стороны, был ипохондриком, мнительно считавшим, что ему осталось жить несколько месяцев (на самом деле он дожил до пожилого возраста), с другой — сам отягощал свои болезни, будучи заядлым курильщиком дешевых сигарет «Свит капорал», пепел от которых можно было обнаружить везде, где он побывал, да и на его собственном костюме.

Но у Франклина явно был нюх на людей, а Луис, вначале просто сделав ставку на Рузвельта, подобно тому, как он играл на скачках, очень скоро убедился, что, расставаясь с ним, чувствует скуку, стремится вновь встретиться, обменяться мыслями по поводу текущих событий, выпить по бокалу вина или, что было предпочтительнее для Франклина, коктейля.

Они стали друзьями. Разделяя жизненные и политические позиции, Франклин и Луис понимали друг друга с полуслова. Как оказалось, Рузвельт проявил умение подбирать себе «правильных друзей», хотя конечно же его никак нельзя упрекнуть в том, что сближение произошло только по расчету. Эмоциональная близость и расчет в данном случае, как и во многих других, были неразделимы. Элеонора поначалу примирилась с этой казавшейся ей странной дружбой, а позже, познакомившись с Хоувом получше, сама сблизилась с ним, пользовалась его советами для собственного продвижения в общественной сфере.

Франклин и Луис постоянно обменивались колкостями, шутками, дразнили друг друга, не выбирали слов в оценке поступков — при личных встречах, по телефону, в письмах. Это доставляло обоим удовольствие, снимало напряженность, не просто подчеркивало равенство аристократа и человека, демонстрировавшего, что он плебей, но и обеспечивало всё большее взаимопонимание. Вот каков был один телефонный звонок Хоува Рузвельту из Нью-Йорка в Олбани: «Франклин, чертов дурак! Ты не должен этого делать! Ты просто не можешь это сделать, я тебе говорю!.. Запомни мои слова, ты всю жизнь будешь жалеть об этом!.. Что? Ты собираешься идти плавать? Ладно, давай, черт с тобой, я буду молить Бога, чтобы ты утонул». Вслед за этим Хоув швырнул телефонную трубку на аппарат {96} 96 Цит. по: Rollins A. Roosevelt and Howe. New York, 1962. P. 91. .

Хоув проявлял завидную энергию, трудолюбие, изобретательность. Он стал писать избирателям «личные письма», в которых убеждал их в преимуществах демократического кандидата. Хотя в основе этих писем лежала некая общая схема, логический штамп, в каждом из них, написанном частично на пишущей машинке, частично от руки, были одна-две фразы, имевшие, казалось бы, непосредственное отношение к адресату. Иногда письма печатались на ротаторе, но также производили впечатление исполненных на пишущей машинке. Обязательным элементом письма был вопрос, какие именно законы следовало бы, по мнению адресата, предложить избранной легислатуре.

Но главным в письмах было утверждение, что в случае избрания Рузвельт возглавит комиссию по сельскому хозяйству, которая внесет на рассмотрение сената проект закона, ограждающего фермеров от произвола скупщиков, назначавших грабительски низкие цены на мясную, молочную и другую продукцию, производимую в графстве Датчес.

Всего было составлено ни много ни мало — около одиннадцати тысяч таких писем, каждое из которых было подписано лично кандидатом. Их адресатов — фермеров или ремесленников — уже почти не надо было агитировать. Не только их голоса, но и голоса членов их семей и соседей находились теперь «в кармане» у Рузвельта, которого они считали своим человеком.

Рузвельт и Хоув договорились еще об одном приеме предвыборной агитации. Они решили поместить во всех местных газетах рекламные объявления, набранные крупным шрифтом, чтобы они занимали целую полосу. Первое гласило: «Фермеры! Внимание! Настало время остановить грабительские действия бесчестных оптовых скупщиков… Если Франклин Д. Рузвельт говорит, что он за что-то борется, это значит, что он не остановится, пока не выиграет, — вы это знаете» {97} 97 RL. HR State Senate Papers. . Через некоторое время реклама вновь появлялась в провинциальных газетах, чуть иная по содержанию, но с такими же обещаниями и столь же энергичным напором.