Жюль Ренар - Дневник

Что касается меня, то если мне предложат написать «Бургграфов» [55] «Бургграфы» (1842) — романтическая драма в стихах Виктора Гюго. и дадут необходимые силы, я покачаю головой и откажусь. Возвышенное, повторенное дважды, — а ведь вы имеете в виду шедевр, — становится приторным.

Вы убеждены в нашем бессилии и не хотите видеть нашей усталости и ужасной скуки. О, мы будем продолжать писать! Конечно, писать нужно, но наше перо скользит с цветка на цветок, как пресытившаяся пчела.

Когда вы говорите: «Высокие и пустые химеры», — мы не понимаем. Мы с улыбкой качаем головой, потому что знаем все как свои пять пальцев.

Дорогой мэтр, с Гюго, Ламартином и Шатобрианом гений поднялся слишком высоко. Он переломил себе хребет. Теперь он тащится по дороге, как гусь.

Хватит изучать «половые проблемы». Мы обходим ваши любовные пары, которые в исступлении катаются по земле. И так как вы от них неотделимы, мы обходим и вас. Мы вас обогнали. Наша чистота не заслуга, мы целомудренны из отвращения.

Я слышал, как великий поэт, выбравшись из алькова, воскликнул: «Земля и небеса! Мы любили друг друга, как львы!» Почему обязательно лев? Хватит и самого обыкновенного зверька!

А икота пьяного? Адюльтер? Надоевший самому себе жалкий треугольник? Но у меня нет сил вам отвечать.

О, здоровенные, крепкие самцы! Да и наш господин Золя, который не прочь иногда потрепать за ушко молодежь, — разве не советовал он нам удаляться два-три раза в неделю в ржаное поле с юными красотками? Сжальтесь! Пощадите! А то мы умрем со смеху.

Мы уже выше и дальше вас, потому что вы еще по уши в этой жизни, а мы приближаемся к смерти.

Вы ждете, чтобы кто-нибудь поднялся? Никто не подымется: так удобно сидеть. А лежать еще лучше. И кроме того, мы слишком много читали любых авторов: и страстных, и скептиков, включая Жюля Леметра [56] Леметр Жюль (1853–1914) — известный французский литературный и театральный критик и драматург. , и шутников. Нам знакомы и остроты, легкие, как струя, и философские системы, высокие, как доходные дома. Мы пресыщены до тошноты, до смерти устали, захлебнулись.

А эти маленькие пакости слишком пахучей любви!»

Май. Кровь бросилась в голову розам.

* И главное: никогда не смешивать печаль со скукой.

* Путешествие в Шитри. То радость, то печаль в лад с биением сердца, а оно только и делает, что сжимается или расширяется.

И сколько здесь дремлет древней истории.

Поглядеть сначала на эти деревушки, разбросанные на большом расстоянии друг от друга, а потом увидеть их как на карте, где они зябко жмутся друг к дружке.

Все, что жили здесь, родились не в одно время со мной. И мертвые говорят мне: «Торопись жить».

Самое забавное, что в каждой из этих маленьких деревушек жили в средние века по два-три мастера. А в наши дни не найдешь ни одного столяра, способного вырезать голову Республики.

* Заголовок для книги: «Блохи наших великих людей».

* Не воображай, что есть непризнанные великие люди.

26 мая. … Торговля. В лавках Корбиньи ни души, за исключением ярмарочных дней. Есть там только колокольчик, но и он спит. Если его разбудить — он взвизгнет. Из задней комнаты, где дверь открывается в садик, выглядывает чья-то физиономия с разинутым ртом и удивленными глазами. И владелец — мужчина или женщина — не решается выйти. Да кто я такой? Кому это пришло в голову являться беспокоить людей среди недели?

Выйдя замуж, женщина блекнет. Исчезает былая миловидность, кокетство. Она уже не следит за своей наружностью. Одевается именно так, как нужно, чтобы сидеть в комнате за лавкой. Иной раз еще у них сохраняется самое лучшее — зубы, блестящие белые зубы. Одна из них, очень хорошенькая, за четыре года растеряла всю свою привлекательность. Остались лишь волосы, которые упорно продолжают виться.

И товар суют в руки, не заворачивая в бумагу.

— Я не умею заворачивать, — призналась мне хозяйка посудной лавки.

А что вы умеете делать, уважаемая?

* Жизнь коротка, но как это длинно — от рождения до смерти.

* На огромном гвозде висят крошечные вещички.

* Даже выходя из вагона, она была совсем свежая. Она путешествовала, как цветок в корзинке.

* Папе Лев Толстой известен как социалист, а Лоран Тайад — как анархист с бомбой.

* Утром, по моем возвращении в деревню, меня приветствовали своей песней жаворонки, которые искрились в воздухе, как огоньки высоких свечей.

* Совершенно ясно, я ничего не умею делать по вдохновению, силою чистого таланта. Чтобы добиться результата, мне приходится крепко работать, держать себя в руках и быть упорным. Я расплачиваюсь за самую невинную слабость. Нужно запретить себе всякую порывистость, экспромты и шик.

* И эти долгие дни, когда можно успеть написать всю книгу от начала до конца.

Июнь. Эгоист? Безусловно, моя собственная жизнь интересует меня больше, чем жизнь Юлия Цезаря, и соприкасается она со множеством других жизней, как поле, окруженное полями.

* Подбавь себе в кровь воды.

* Очевидно, я старею. Встретил вчера Раймона. Когда-то мы с ним вместе играли. Это же развалина! Тощий, сгорбленный, руки у него покрыты какой-то корой, зубы черные, взгляд потухший. Просто старик…

Конечно, говорить легко! Но ведь это изматывает: работать с пяти утра до семи вечера и не есть, чего хотелось бы. Очень мило каждый день есть салат и творог. Сии блюда плюс воздух, здоровый деревенский воздух, — все это и убивает человека в тридцатилетием возрасте.

А я каждую неделю ищу перед зеркалом седые волосы!

* Иголка в руках портнихи клюет хлопотливо, как курица.

* В моей натуре есть запас грубости, что позволяет мне понимать крестьян и глубоко проникать в их жизнь.

6 июня. Почему я чувствую себя здесь как в ссылке? Что я здесь делаю?

9 июня. Ветер невидимой рукой проводит по листьям.

11 июня. Какое зрелище — старик крестьянин нагишом.

* Я чувствую себя ужасно печальным, как деревенский Верлен.

16 июня. Утверждаю, что описание длиннее десяти строк не дает зримого образа.

* О, разбудить все эти погруженные в сон деревни!

Июль. В тени 25 градусов жары, и Филипп, который на самом солнцепеке возит на тачке песок, говорит мне:

— Ей-богу, славненько, тепло!

У него есть, конечно, соломенная шляпа, но так как он встает до зари, он из-за утренней свежести вечно забывает ее надевать.

9 июля. Я хотел бы сделать хоть шажок к живой литературе, к жизни в литературе.

* Рыжий стиль. Если бы литературные произведения могли иметь цвет, я представляю себе: мой был бы рыжий.

* Тучи, тучи, куда вы бежите? Здесь так хорошо!

* Рот немного наискось, словно вишня, свисающая с уха.

* Я не совсем точно знаю, где родился, и это мне немножко мешает. У меня вечно такой вид, как будто я ищу свои корни.