Жюль Ренар - Дневник

Значит, по-ихнему, он виноват?

Ну, ладно! В музыке я ценю лишь тот мотив, который похож на мотив.

Здесь особая публика: богатые дамы, которые ходят только сюда или в оперу.

Прекрасные декорации.

— Это просто неразумно со стороны администрации делать хорошие декорации к пьесе, которая заведомо не будет иметь успеха, — говорит Гитри.

И он громко вздыхает от скуки, но вздохи замирают у него на губах.

Метерлинк вполне прав, что подсмеивается над этим марионеточным искусством.

* — Сегодня утром, — говорит Капюс, — я прочитал две страницы Флобера. Он не так уж хорошо писал.

— Я это знаю, — говорю я, — Флобер неестествен. Он не прирожденный писатель, как Вольтер, Ренан, госпожа де Севинье. Его стиль всегда немного стиль школьного сочинения. Он его фабрикует на месте, подчас неудачно. Его стиль — живопись, подчас мазня.

23 мая. Мозг. Человек носит свои корни в голове.

24 мая. Жизнь коротка, но все-таки успеваешь поскучать.

26 мая. Животные заставляют меня стыдиться моих шуточек о животных.

30 мая. … Поль Адан пишет каждый день с семи до часу. Садится за стол и пишет двести — триста строк, «чтобы возместить расходы по дому». Насколько выше человек, который воздерживается от подобной работы и остается в бедняках.

* — Если не знаешь греческого языка, — говорит Тайад, — надо читать греков в латинских переводах.

— Правильно, — подтверждает Капюс, — но тут возникает второе препятствие — надо знать латынь.

* Болезни приучают к смерти. Дайте хорошенькую мигрень, и я покончу с собой.

* Дама, у которой в услужении находился негр, родила черного ребенка.

— Если он не переменит цвет, — заявил муж, — я выставлю кое-кого за дверь.

1 июня. Они стали жить спокойнее с тех пор, как купили себе место на кладбище. Теперь они знают, что делать на следующий день после похорон.

* Сила воли неподалеку: она рядом, за дверью. Но заставить ее войти невозможно.

* Мою леность почти так же интересно наблюдать, как мой труд.

3 июня. Вчера утром я не любил Шекспира. Вчера вечером последнее действие «Венецианского купца» перевернуло во мне фунт сердца. Кончиком мизинца утираю уголок глаза. Неужели теперь придется любить Шекспира?

4 июня. Его отец и мать работают привратниками по ту сторону площади Республики, у пуговичного фабриканта. Их каморка просто черная яма. Ложась спать, они влезают на полати по лестнице, которую тут же убирают, не из осторожности, а потому, что она им мешает; полати разделены на две части: в одной спят родители, в другой — четверо детей.

И воздух проникает в окошко, которое имеется в каморке.

Они надеются, прикопив денег, вернуться в Шитри, но к пятидесяти годам они умрут.

9 июня. Люблю читать лишь те книги, которые принадлежат мне: например, книгу жизни.

10 июня. Красивая застенчивая женщина спасается тем, что держится так, будто она башня без окон и дверей.

* Как мало книг ни пишешь, люди твердят, что не могут все осилить.

12 июня. Книге вдруг становится дурно, и она валится с полки.

14 июня. Опера. Идет «Валькирия». Скука, картон, бессмыслица бенгальских огней: 14 июля в нашем Шомо. Ни одной минуты эмоций, подлинной красоты. Разве что меня позабавила скачка во время грозы, вроде катания с американских гор. Вот бы еще несколько таких сцен.

Что могу сказать я о произведении, которое не тронуло чувствительного человека тридцати восьми лет от роду! Стоит ли труда всю свою жизнь искать подлинные впечатления, стремиться выражать человеческие чувства точными словами, обладать вкусом к правде, если поэтический хлам может быть тоже красивым! Но что красиво нелепейшей красотой, так это само здание Оперы. Нечто официальное, правительственное, нечто вроде огромного кафе, где устраивают свои свидания бриллианты и декольте, а также глухие, пытающиеся доказать, что они слышат.

16 июня. … Кончится тем, что я не смогу обходиться без Парижа. Скоро начну бояться тоски одиночества. После дня пусть не работы, но усердного корпения за письменным столом — ежевечерние прогулки по бульварам. Свет фонарей, женщины, толпа — все это кажется мне вознаграждением за труд.

* Сохранять верность на нашей грешной земле — это еще куда ни шло. Но умереть, предстать перед господом богом, так и не изменив своей жене, — какое унижение!

* Губернатора какого-нибудь острова вроде Мартиники будит колебание почвы, он протирает глаза, пугается. К нему прибегают сообщить, что началось землетрясение и что целый квартал города погребен под развалинами.

— Ох! — облегченно вздыхает он. — Слава богу, вы меня успокоили. А я-то думал, что у меня началось головокружение.

* Нескромное молчание.

23 июня. Важный вид врача, его безапелляционный диагноз, когда он уверен, что у больного нет ничего серьезного.

* Театр. «Планом» я называю естественное развитие характеров.

* Для того чтобы ясно видеть, следует сначала очистить взор от засоряющего глаза рококо во всех его проявлениях.

* Для нашей маленькой деревушки я берегу все то, чего не отдал огромному Парижу.

* С помощью фонаря я нашел человека: себя самого. И разглядываю его.

24 июня. Ему необходимо хорошо одеваться, а он может покупать ботинки только по четыре франка пятьдесят сантимов за пару и соломенные шляпы отвратительной белизны.

Даже галстук он старается не завязывать туго, чтобы он не износился раньше времени.

* Фантек не хочет жениться, боится, что ему попадется жена вроде мадам Бовари.

* Когда я думаю о всех тех книгах, которые мне осталось прочесть, я считаю себя счастливцем.

25 июня. Писатель должен сам создать себе свой язык, а не пользоваться языком соседа. Надо, чтобы твой стиль рос у тебя на глазах.

30 июня. Вилли: его стакан невелик, но пьет он из чужого стакана.

2 июля. Как сделать так, чтобы не все награждались орденами? И найдется ли хоть один человек, который посмел бы признаться: «А я не знаком ни с одним министром»?

10 июля. Не принимать плохого настроения за хороший вкус.

* Такие низенькие деревца, что листья могут нежно касаться собственной тени, лежащей на земле.

11 июля. Уже давным-давно я решил больше не стыдиться своего тщеславия, даже не пытаться вести с ним борьбу. Оно забавляет меня больше всех прочих моих недостатков.

15 июля. Сердце. Ну и наговорили о нем! Ну и наговорили, напутали. Приходится начинать все сызнова. Так часто преувеличивали, что оно стало каким-то пустяком.

18 июля. Сотворение мира продолжается.

21 июля. Я хорошо изучил свою лень. Я мог бы написать о ней целый трактат, если бы это не потребовало труда и времени.

22 июля. — Тщеславие, — говорит Тристан, — это кожная болезнь, а не органический недуг; человек почешется с удовольствием, и все пройдет.