Дафна дю Морье - Извилистые тропы

Если кто-то и имел в то время доступ к этим письмам, при условии, что они вообще существовали, так это новый секретарь Фрэнсиса Эдвард Шербурн, о котором Джон Чемберлен писал в начале июня своему приятелю Дадли Карлтону: «Я не видел господина Шербурна три недели. Он сделался так необходим своему покровителю, что проводит с ним все свое время в его кабинете, а когда тот болеет, ухаживает за ним как сиделка, что, я надеюсь, обернется ему на пользу».

Возможно, именно Шербурн сообщил Чемберлену в середине июня о неприятностях в собственной семье лорда-хранителя. Мать Элис леди Пэкингтон снова подала в суд на своего мужа сэра Джона, и, по свидетельству собирателей новостей и сплетен, «лорд-хранитель ведет себя в этом деле очень благородно, и хотя он не может выступать в роли посредника и добиваться компромисса, он проявляет величайшую беспристрастность и просит ее отозвать иск и при этом говорит ей ясно и открыто, что она не должна ждать от него моральной поддержки, пока поступает таким образом».

Чего Фрэнсис Бэкон не выносил, так это ссор и распрей между супругами. Отсюда его сдержанность и молчание обо всем, что касалось его собственной супруги. Если бы за одиннадцать лет совместной жизни между ними случились нелады, Джон Чемберлен непременно бы об этом проведал. Именно от него и других светских хроникеров мы узнали о следующем этапе войны между сэром Эдвардом Коуком и леди Хаттон, и на этот раз ни подагра, ни мучительная тяжесть в голове не спасли лорда-хранителя от необходимости вмешаться. Точной даты открытия военных действий мы не знаем, но ближе к концу июня сэр Эдвард уведомил свою супругу — она с их дочерью Фрэнсис снова вернулась к нему, — что он окончательно уладил вопрос о браке Фрэнсис и сэра Джона Вильерса; их дочь получит 10 000 фунтов в приданое и 1000 фунтов дохода в год. Сэр Джон этим доволен, его мать леди Комптон удовлетворена. Можно начинать приготовления к свадьбе.

Разразилась буря, все фурии ада набросились на сэра Эдварда Коука. Никогда, бушевала леди Хаттон, никогда не даст она своего согласия на этот брак. Дочь Фрэнсис рыдала. Она не хочет выходить замуж за это ничтожество, за этого глупца сэра Джона Вильерса. Если она вообще и выйдет замуж, то только по любви. Сколько дней бушевала буря, мы не знаем, но изобретательная леди Хаттон (она все еще была в расцвете лет, ей не исполнилось и сорока) решила повернуть все по-своему. Однажды ночью, когда сэр Эдвард спал, они с дочерью сели в карету и уехали из Стоука в Оутлендс к ее двоюродному брату сэру Эдмонду Уидиполу. Подъехали они к его дому на рассвете, хозяин и хозяйка их радушно приняли, хоть и были в растерянности, и обещали обо всем молчать.

И тут леди Хаттон совершила глупость. Она решила, что у ее дочери должен быть еще один претендент на ее руку, столь же высокопоставленный, как сэр Джон Вильерс, а может, и того выше. Выбор остановился на Генри де Вире, графе Оксфорде, — первая жена его отца была ее кузина. Сам граф сейчас находился в Италии, письмо к нему будет идти слишком долго, но это не беда: она пообещает ему два дома и четыре, а может быть, и шесть тысяч фунтов годового дохода. И она принялась уговаривать дочь согласиться на этот брак, но, видя, что новый претендент дочь не заинтересовал и замуж за него она не хочет, леди Хаттон сочинила письмо якобы от графа Оксфорда, в котором тот просил ее оказать ему честь и отдать руку Фрэнсис. Такие уловки в ту пору были в большом ходу (возможно, леди Хаттон вспомнила, как в свое время ее бывший почитатель Фрэнсис Бэкон послал попавшему в немилость графу Эссексу письмо, якобы написанное его братом Энтони, надеясь таким способом смягчить королеву). Дочь не осталась равнодушной к искательству, и тогда леди Хаттон сочинила еще один документ, который наивная Фрэнсис и подписала: в нем говорилось, что Фрэнсис дает обещание стать женой Генри де Вира, графа Оксфорда, а если она нарушит слово, то будет молить Господа о том, чтобы земля перед ней разверзлась и поглотила ее.

Конечно, у леди Хаттон было богатое воображение. Участие в нескончаемых масках при дворе разожгло в ней страсть к эффектным сценам. Однако она в своих расчетах не учла сэра Эдварда Коука. Муж, взбешенный в не меньшей степени, чем жена, обратился в тайный совет с просьбой дать распоряжение о возвращении его дочери из Оутлендса. И здесь опять мы не можем назвать точных дат. Судя по всему, это случилось в первой неделе июля, в тот день, когда сэр Эдвард Коук подал свое прошение, а лорд-хранитель печати и первый министр его величества сэр Ральф Уинвуд присутствовали на заседании тайного совета. Лорд-хранитель отказался подписать распоряжение. Сэр Ральф, как друг сэра Эдварда Коука, выразил протест. Между ними существовала взаимная неприязнь, но обсуждали ли они в тот день вопрос о предполагаемом браке сэра Джона Вильерса и дочери Коука и возникли между ними конфликт относительно права леди Хаттон держать свою дочь в Оутлендсе, мы не знаем.

Конфликт возник, но по другому поводу, и о нем уже рассказывали не только светские разносчики новостей и слухов, но и епископ Гудмен. «Ссора разгорелась по совершенно пустячному поводу, — рассказывает прелат. — Уинвуд грубо сошвырнул со стула свою собаку, а Бэкон, увидев это, сказал, что люди благородного звания собак любят». И в самом деле, совершенно пустячный повод, однако перед нашими глазами мгновенно возникает картина: обозленный первый министр сошвыривает со своего стула несчастное животное, а лорд-хранитель холодно смотрит на него своими светло-карими глазами и презрительно бросает: «Люди благородного звания собак любят», сделав чуть заметный акцент на слове «благородный», чтобы больнее уязвить гордость сэра Ральфа Уинвуда. На этом воображение не останавливается, и мы видим, как множество собак, которые наверняка жили в Горэмбери, радостно бегут навстречу своему хозяину.

Епископ Гудмен продолжает: «На этом все как будто и кончилось; но немного погодя, когда оба занимались рассмотрением какого-то одного дела, министр Уинвуд сел слишком близко к милорду хранителю; милорд хранитель предложил ему отодвинуться на благопочтительное расстояние, а если он не знает, какое это должно быть расстояние, то пусть выяснит по протоколу. После чего встал из-за стола».

И естественно, первый министр подписал испрашиваемое сэром Эдвардом Коуком распоряжение о возвращении ему дочери либо в тот же день, либо чуть позже. Возможно, он не имел права подписи. Но если и так, сэр Коук этим пренебрег. Взяв с собой сыновей от первого брака и нескольких слуг, он прискакал в Оутлендс к сэру Эдмонду Уидиполу. Однако птички уже упорхнули. Должно быть, кто-то предупредил леди Хаттон и ее дочь, что он к ним едет. Но кто мог предупредить? Нам неведомо. Они помчались в Хэмптон-Корт к графу Аргайлу, у которого там был дом. Возможно, кто-то из оутлендских слуг выдал их местопребывание, и сэр Эдвард кинулся к их новому убежищу, высадил двери, нашел жену и дочь, которые забились в чулан, вырвал плачущую дочь из объятий матери и повез в свое собственное поместье — Стоук-Поджес.