Валентин Берестов - Избранные произведения. Т. I. Стихи, повести, рассказы, воспоминания

Значит, нужно знать историю языка, древний язык, попытаться понять смысл непонятных древних слов, сравнив их со словами других родственных языков, в которых эти слова могут сохраниться. Но ведь полинезийская филология мало изучена. Значит, в ней возможны интересные и важные открытия.

Поэзия, мифология, история островов Полинезии, в том числе и острова Пасхи (пока не прочитано «говорящее дерево»), известны не из письменности, а из записей, сделанных этнографами. Но фольклор других островов не менее, а скорее даже более интересен, да и более богат, чем фольклор острова Пасхи.

На дощечках «говорящего дерева», как рассказали рапануйцы ученым, посетившим остров, записаны гимны богам, легенды, хроники, народные песни. Жители других островов все это сохранили в памяти.

Расшифровка дощечек — это, оказывается, всего лишь одна из задач для полинезийской филологии, которая создается и в нашей стране.

И насколько светлая романтика знаний увлекательнее романтики надуманных тайн.

Как много может найти внимательный непредубежденный исследователь в преданиях фольклора рапануйцев.

Полинезийцы заселяли остров за островом. На своих устойчивых лодочках с балансиром-поплавком, постепенно превратившихся в двойные лодки, вмещавшие десятки человек, они продвигались от острова к острову в течение многих веков.

Острова цветущей Пацифиды, по Макмиллану Брауну, один за другим погружались на дно океана. Полинезийские мифы говорят иное. Рыбаки в океане удили рыбу. Они насаживали на крючки необыкновенную приманку — зеленые ветки или кокосовый орех. И из глубины океана поднимались и застывали на месте рыбы — острова.

Авторы этих чудесных сказок были более правы, чем авторы Пацифиды. Ведь вулканические и коралловые острова действительно поднялись из морских глубин, а рыбаки, уходившие далеко в океан, действительно открывали, осваивали, заселяли, озаряли жизнью земли, на которые до них не ступала нога человека.

На вулканических и коралловых островах не было глины и руды, и полинезийцы утратили искусство обработки металлов, перестали делать глиняные сосуды. Сосуды из оболочек тыквы, из кокосовых орехов, из дерева и даже из раковин возместили первую потерю, а виртуозное владение каменными и другими орудиями — вторую. Не «белые учителя», а сама жизнь учила их и сделала лучшими мореплавателями в мире. У них была своя эпоха великих открытий, когда ладьи разведчиков доплывали, как говорит легенда, до «белых скал» — айсбергов Антарктиды. Обо всем этом прекрасно рассказано в книге Те Ранги Хироа «Мореплаватели солнечного восхода».

Поразительна их поэзия. Как прекрасны ее образы, благородные, исполненные силы и достоинства человека — открывателя и исследователя.

Читаю этот гимн, и передо мной возникают статуи с острова Пасхи, безглазые исполины. Глаза у них когда-то были. И они, эти исполины и божества, наверное, в сознании островитян и были теми предками, плывшими по океану за черту горизонта. Их и поставили, чтобы они глядели за черту горизонта дальше, чем их живые потомки. И они же были маяками для тех, кто плыл к острову Пасхи на полинезийских суденышках с запада и на индейских плотах с востока. Более того. Они так знамениты, что их мысленно держит перед глазами весь мир. Отовсюду на остров устремлены взгляды исследователей.

Рассказывать обо всем этом можно без конца. Но пришла пора проститься и с островом Пасхи и с Васильевским островом. Сотрудники группы, склонясь над таблицами, с увлечением разбирают полустертые строки «говорящего дерева». Для них — это повседневная работа. Они не видят в ней никакой экзотики. Это лишь один из скромных участков нашей науки. Неразгаданные тайны повсюду. И только повседневный труд, озаренный ясной целью, может приблизить их решение, за которым открываются все новые и новые неизведанные горизонты.

Ну, а расшифровка? Статью «Говорящее дерево» Ю. В. Кнорозов заключает такими словами: «Дальнейшие успехи в изучении текстов дощечек будут зависеть от усилия ученых разных стран».

1958

Р. S. Прошел год после публикации этого очерка. Я тогда получил свою первую московскую жилплощадь — комнату в бывшем подворье бывшего Зачатьевского монастыря. И вот в коридоре со столами, тазами, шкафами, детьми на трехколесных велосипедах, мужчинами, играющими в шахматы, хозяйками у газовых плиток появился необычный гость, худощавый, невысокого роста, с особенным блеском глаз из глубоких глазниц. Гость держал в руках тяжеленный, битком набитый портфель. Это был Юрий Валентинович Кнорозов. Мебели у нас еще не было. Установили в пустой комнате большой пустой ящик, придвинули к нему ящики поменьше. Гость извлек из портфеля бутылку и колбасу. А потом вынул оттуда же бумажный сверток, внутри которого был фолиант в кожаном переплете.

Гость раскрыл фолиант, и я увидел написанные когда-то пером иероглифы острова Пасхи.

— Это та самая конторская книга из колонии для прокаженных на острове Пасха. Не беспокойтесь, опасности для здоровья в ней нет. Вот знаки, которые написал Томеника. Откуда тетрадь? Мне ее дал почитать Хейердал.

Уж не помню, от кого книга попала к Хейердалу. От этнографа-священника с острова Пасхи патера Энглерта или от немецкого исследователя Барцеля. Частица острова Пасхи с его тайнами, объединившими ученых разных стран, лежала передо мной на покрытым газетой «Правда» ящике, заменявшим стол, рядом с бутылкой «Столичной» и любительской колбасой.

Как тесен мир! И как он просторен!

— Итак, уважаемый коллега, — сказал Кнорозов. — Продолжим наши штудии по острову Пасхи или вернемся к теории коллектива? Сейчас меня особенно занимает теория личности. Помните, мы как-то с вами говорили про «фокусный момент»?

«Расскажите об интересных людях, каких вы знали! Например, о знаменитых писателях», — часто просят во время выступлений. Я, конечно, рассказываю. Но чем старше становлюсь, тем грустнее это слышать. А я разве такой уж неинтересный человек? И такой уж завалящий писатель, если вы заполнили зал и слушаете меня? Как-то после перечисления великих или просто громких имен у меня даже вырвалось: