Василий Цветков - Генерал Алексеев

Тем самым румыны могли бы взаимодействовать с левым флангом Юго-Западного фронта, что не требовало бы существенного растяжения фронтовой линии русской армии и не переводило бы ее в малоперспективный и оторванный от российских коммуникаций район нижнего течения Дуная. 14 января 1916 г. Алексеев направил главе МИД Сазонову примерный план поддержки Румынии. По воспоминаниям Палеолога, весьма заинтересованного в привлечении румын к Антанте, проект сводился к следующим выводам: «1. Можно было бы выделить армию в десять дивизий для поддержки Румынии; 2. Расстояния, трудности транспорта, состояние румынских железных дорог — все это препятствует отправке этой армии на Дунай, именно в область, наиболее угрожаемую Со стороны болгар — на юг от Бухареста; 3. Эта вспомогательная армия должна бы быть сконцентрирована в Северной Молдавии, являясь, таким образом, угрозой правому флангу австро-германской армии. Эту концентрацию можно было бы произвести достаточно быстро; 4. Немедленно можно было бы предпринять наступление в северо-восточном направлении, в связи с операциями, начатыми на главном фронте; 5. Благодаря этому румынская армия могла бы напрячь все свои силы для отражения болгарского наступления с юга и для прикрытия границы со стороны Трансильвании».

Примечателен и скептический вывод о целесообразности военной поддержки Румынии, данный Алексеевым в письме генералу По (24 февраля 1916 г.): «Неужели все это не противоречит ни одному из основных принципов военного искусства? По моему мнению, мы разбросаем свои силы, будем гоняться за многими целями, прежде чем достигнем главной, основной, против главного врага. Какие успехи мы не одержали бы на второстепенном театре, наша неудача на важнейших направлениях все-таки будет означать общую неудачу Русской армии».

Позднее, в одном из писем Жоффру Алексеев снова писал о «чрезмерности и неразумности» требований румынского Генштаба наступать на Дунае: «Это… заставило бы нас занять всю линию Варна, Шумла, Разгрод и Рущук. Даже если бы мы согласились на эту операцию, которая передвинет наш центр к югу и на самый левый фланг, Румыния немедленно предъявила бы новые требования, чтобы выиграть время до того момента, когда румыны, как они уверены, без жертв могут получить то, к чему стремятся. Нужно дать понять Румынии, что ее присоединение к Союзу небезусловно необходимо союзникам. Она может, однако, в будущем рассчитывать на компенсацию, соответствующую ее военным усилиям». Жоффр, в отличие от Палеолога, вполне соглашался с Алексеевым, считая, что «ее участие в войне желательно, но что без него можно обойтись; если Румыния желает в будущем получить те компенсации, к которым стремится (Трансильванию, прежде всего. — В.Ц.), она должна оказать существенную военную помощь в требуемой нами форме».

Но все же, как отмечал контр-адмирал Бубнов, «эта страна с се громадными хлебными, а главное, нефтяными богатствами представляла для Германии — особенно к концу войны, когда ее запасы истощились, — весьма лакомый кусок, и потому следовало ожидать, что немцы, если им не удастся привлечь ее на свою сторону, неминуемо ее просто-напросто завоюют. Именно поэтому дипломатия стремилась “оторвать” Румынию от Германии и привлечь се на сторону Антанты». С другой стороны, Восточный фронт существенно растягивался, ведь вряд ли можно было рассчитывать на то, что румынская армия в одиночку сможет справиться с ведением предполагаемых операций в Трансильвании. Таким образом, к уже существующим 1300 километрам, занимаемым русскими войсками, добавлялись еще около 450.

Недостатки присоединения Румынии к Антанте проявились не сразу, хотя еще до 27 августа Алексеев весьма прозорливо предупреждал Сазонова и русских военных представителей в Бухаресте о слабости румынской армии. Наштаверх обоснованно считал нейтралитет Румынии более выгодным, «потому что оказание помощи Румынии ляжет исключительно на наши плечи, так как западные наши союзники были всегда очень осторожны в отношении разбрасывания своей живой силы». Опасения Михаила Васильевича вряд ли выглядели беспредметными, поскольку помимо личных впечатлений от румынских войск во время войны 1877—1878 гг., он прекрасно помнил свою выпускную работу в Академии Генштаба, где ему следовало «разбить румын» (хотя и не со стороны Трансильвании).

Единственным, наиболее выгодным в стратегическом отношении моментом вступления Румынии в войну стал июль 1916-го. Успешно развивавшееся наступление Юго-Западного фронта парализовало Австро-Венгрию, а удар Салоникского фронта с Балкан на север, на Болгарию, мог бы нейтрализовать четвертого союзника Германии. В этой ситуации Румыния без особого риска могла бы развивать наступательные действия и на Дунае (против Болгарии, навстречу Салоникскому фронту), и в Трансильвании (против Австро-Венгрии, навстречу Юго-Западному фронту). Алексеев писал об этом Жоффру: «Вряд ли будут более благоприятные условия в дальнейшем для успеха наступления из Салоник. Русские войска пробили широкую брешь в австро-германской линии, а в Галиции мы вновь перешли к наступательной войне. Германия и Австрия стягивают сюда все свои свежие силы и, таким образом, ослабляют свой фронт на Балканах. Удар по Болгарии обезопасил бы тыл Румынии и был бы угрозой Будапешту. Для Румынии выступление является необходимым и выгодным и в то же время неизбежным». Алексеев определил крайним сроком выступления румынской армии 28 августа. Днем раньше, как сказано выше, Румыния вступила в войну.

Однако, по мнению Бубнова, Алексеев не оказал должной поддержки румынской армии сразу же после се вступления в войну. Четыре румынских армии (1-я, 2-я, 3-я и Северная) начали военные действия в Трансильвании, но уже в сентябре, в результате совместных ударов австро-венгерской и болгарской армий, румынские войска начали терпеть поражения. К концу года был занят Бухарест, остатки румынских сил отступили в Бессарабию. Русское командование в течение октября—ноября вынуждено было перебросить три армии (9-ю с Юго-Западного, 4-ю с Западного и 6-ю с Северного фронтов) для поддержки неудачного союзника. «Будь эти меры более решительными, — писал Бубнов, — возможно, и удалось бы спасти румынскую армию от полного разгрома и благодаря этому значительно уменьшить количество сил, необходимых для удлинения нашего фронта до берегов Черного моря. Но, с другой стороны, просто невозможно было предвидеть, что 700-тысячная румынская армия окажется до такой степени ни на что не пригодной. А генералу Алексееву после Брусиловского наступления и серьезных потерь у озера Нарочь приходилось в интересах будущего наступления в 1917 г. экономить силы».