Алексей Симуков - Чертов мост, или Моя жизнь как пылинка Истории : (записки неунывающего)

Диалог между девушкой и юношей в роли Воробья продолжался, переходил в спор и заканчивался сентенцией, не оставляющей у Воробья, спешащего на юг, никаких надежд на лучшее будущее.

Таким образом, бегство на юг, затеянное бедным Воробьем, которому надоела жизнь в советских условиях, ничего хорошего ему не принесет.

Именно так я и воспринял эту песенку, особенно задорный ее припев. Во время вечера танцев я, как и полагается в моем возрасте, чуть приволокнулся за одной милой девушкой, Таней Иковой, даже писал ей стихи, из которых помню: «Ты была в своем сером костюме, в танце быстро скользила ногой…». Правда, сестра моя Аля уверяла, что никакого серого костюма не было, Таня танцевала в обыкновенном коричневом платье.

В 1945 году, через двадцать пять лет после нашей встречи, я получил письмецо, где Таня, теперь уже Татьяна Николаевна Маевская, осведомлялась, тот ли «уважаемый т. Симуков», который когда-то звался Аликом Симуковым? Таня, очевидно, соединила наши с Алей имена. В конце письма было: «… По четвергам от 7 до 9 вечера я принимаю, буду очень рада видеть…».

Я пришел, и — бедная Таня! Я застал ее за мойкой пола! Собственноручно! Визит мой получился скомканным, увы.

Но все это мне еще предстоит пережить. А тогда я не выдержал. Я пробыл в Николо-Угреше только три месяца. Этот заповедник оказался не по мне. Я буквально бежал из него домой! Да, оказалось, что истинным домом для меня уже стала деревня, наша скромная хата, мой нелегкий, но самостоятельный труд.

Здесь я хочу поподробнее рассказать о своем старшем брате, Андрее Симукове. Его детство проходило у меня на глазах, но формирование его личности стало цельнее вырисовываться у меня после того, как я прочитал его дневники. Ему было тогда 13–14 лет. Поразительно, как он нес в себе интерес ко всему живому. Мы жили на даче под Петербургом в местечке Суйда. Боже, и воронята воспитывались у нас в доме, и змеи обитали в коробках и расползались по всему дому, и путешествия, и открытия были. Однажды Андрей долго пропадал и вернулся весь мокрый, но какой-то одухотворенный. Он сказал:

— Я видел лося.

Для горожанина нашего времени это было действительно чудо, но Суйда граничила с огромными лесными массивами так называемой императорской охоты, где водилось любое зверье.

Это, конечно, было так же удивительно, как явление косули. Да, это грациозное лесное создание неожиданно возникло недалеко от дачи, буквально рядом. Возникло и исчезло. Я понимал энтузиазм, охвативший брата. Лось — это да! Для этого стоило жить! Интерес брата к живой природе возник, как мне думается, из наших детских прогулок в лес с отцом, который как-то сумел привить нам интерес ко всему скачущему и стрекочущему. У Андрея это стало основной доминантой жизни: открывать, найти, понять, изучить! И полудетские споры и препирательства с друзьями по поводу создания Общества любителей природы, о том, кого провести в действительные члены, а кого в кандидаты — было сколком со взрослого окружения. Друзьями Андрея были — Острогорский, Нольде, Андриевские — все из 3-й гимназии. Андриевских было трое: Борис, Миша и Надя. Они были детьми преподавателя Политехнического института, расположенного в районе Петрограда Лесном.

Политехнический институт был настоящим чудом того времени — архитектурным, техническим, научным. Его создавал сам Сергей Юльевич Витте, в свою бытность министром финансов, выписывал из-за границы приборы, подбирал преподавательский состав. Андрей бывал у Андриевских, а также у профессора Ломшакова, женатого на сестре матери Андриевских, ухаживал за Ниной Ломшаковой. Нас больше всего поражало, что у Ломшакова был мотор! Так называли тогда автомобиль. Мотор в частном владении был большой редкостью. К сожалению, часть дневников Андрея написана шифром, секрет которого ныне утрачен, и драма отношений Андрея и Нины остается тайной, как и многое другое. Но очевиден серьезный подход брата к жизни и то, что делало его интересным для многих людей. Неслучаен, например, его успех в скаутском движении. При Временном правительстве, помню, он был избран комиссаром скаутов (в 15 лет) Северного района Петрограда. Интерес к скаутам тоже связан с природой. Каждый искал — и находил! — в этом движении то, что ему нравилось.

Очень интересна история знакомства Андрея с Сергеем Васильевым, одним из двух будущих создателей «Чапаева». Сергей и Андрей считали, что скаутское движение уже зашло в тупик, погрязло в интригах и отошло от своих заветов, связанных с Сетон-Томпсоном и полковником Баден-Поуэллом. Они решили возродить его и для этого создать один, новый, идеальный патруль «Бобр» — первую ячейку новой, здоровой организации. Это мне напоминает Клюнийскую обитель [39] Бенедиктинское аббатство Клюни в Бургундии (Франция). Основано в 910 г. герцогом Гийомом Аквитанским. В X–XI вв. являлось центром движения за реформу католической церкви на основе принципов строгого аскетизма. во Франции, которая должна была вернуть католичеству чистоту веры первых веков христианства. «Бобр» только организовался, и встречи его проходили у нас дома. По малолетству я, естественно, не допускался к участию в этом «святом» деле.

В дневнике Андрея под текстом устава патруля «Бобр» стоит подпись С. Васильева. Силуэт Бобра, под ним — номер первый и подпись: С. Васильев. Рядом печать скаутской организации, которую он тогда возглавлял, с лилией — эмблемой чистоты скаутской морали.

Когда мы уехали в деревню, до нас доходили слухи, что Сергей Васильев при большевиках был мотоциклистом в Смольном. Дальше слухи о нем заглохли. Но вот появился «Чапаев». Сколько сердец к нему потянулось!

При жизни Васильева я все хотел ему показать его подпись, напомнить о днях юности, но не успел. Пришлось повстречаться с ним, когда он уже лежал в гробу — в Доме кино.

В деревне Андрей первое время болел туберкулезом. Видимо, недостаток питания особенно остро сказался на нем. Однако молодость взяла свое: Андрей с жаром отдался косьбе, чем я никак не мог овладеть, он научился хорошо косить, даже ходил на заработки. И болезнь отступила.