Алексей Симуков - Чертов мост, или Моя жизнь как пылинка Истории : (записки неунывающего)

Но наибольшее впечатление на меня произвела вторая серия, «Месть Кримгильды». Не получив удовлетворения, она, затаив свои чувства, выходит замуж за Этцеля-Атиллу, короля гуннов, полудикаря, и приглашает к себе брата с его вассалами в гости. И вот во время пира свершается ее месть. Гунны убивают всех, повинуясь призывам своей королевы. Покоренный драматизмом этих сцен, я на их примере начал постигать законы драмы.

К этому времени относится и мое увлечение театром, особенно Камерным театром. «Антигона», «Негр», «Машиналь», «День и ночь», «Жирофле-Жирофля», «Адриенна Лекуврер» — все эти спектакли по-разному глубоко волновали меня. Разносторонние возможности актеров Камерного театра возбуждали мою фантазию — вот театр, для которого стоило бы работать!

«Машиналь» С. Трэдуелла с образом Америки — небоскребы, уходящие за рамки сцены, бездушие закона… Как много изменилось с тех пор в нашем отношении к Штатам. И голова кругом идет, когда подумаешь, какие грандиозные события произошли в мире за последние полсотни лет! Наш страшный, кровавый опыт построения социализма в одной стране, как выяснилось, все-таки принес огромную пользу — остальному миру. Он показал, что наряду с отрицательными явлениями, то положительное, что нес поначалу наш социальный эксперимент, было усвоено капиталистическими государствами — и как усвоено! Думаю, что вечно им благодарить нас. Они это и делают, снисходительно нас жалея.

Какой великолепный театр удалось создать Таирову! [57] А. Я. Таиров (1885–1950), русский режиссер. В 1914 году вместе с актрисой А. Коонен создал Камерный театр, который неоднократно подвергался нападкам со стороны высшего партийного руководства. В 1949 году был обвинен в космополитических, формалистических взглядах, «заведших театр в тупик», и отстранен от руководства театром. В 1950 году Камерный театр прекратил свое существование, и на его основе в том же году был организован Московский драматический театр им. А. С. Пушкина. Театр острой, чеканной формы. И неудивительно, что именно на этой сцене появился впервые такой могучий спектакль, как «Оптимистическая трагедия» В. Вишневского, где открытая публицистика органично соединялась с историей, находя для каждой ситуации чеканные, литые образы!

Вся Европа, весь земной шар рукоплескал Александру Таирову, и всегда в центре созданного им волшебного, увлекательного мира была Алиса Коонен. И я понимаю ее, когда она обратилась к Владимиру Ивановичу Немировичу-Данченко с просьбой разрешить ей уйти из МХАТа. Эффект был исключительный. Владимир Иванович сперва подумал, что ослышался, потом посмотрел на Коонен как на сумасшедшую. Уйти из такого театра, где ее все любят, ценят ее талант, выдвигают, дают играть такие роли! Нет, она нездорова, пусть она пойдет домой, одумается…

Коонен настаивала. Ее пришлось отпустить. Но долго, очень долго ее уход был в анналах МХАТа легендой. Уйти, самой уйти из такого театра!

Безоблачное счастье в Камерном продолжалось долго. Но тем страшней был финал. Потерять любимый театр, любимого человека!

Режиссер этого театра, Л. Лукьянов, лицо поначалу внешне для меня крайне загадочное — берет, трубка — оказался моим соседом по дому, куда я переехал в начале 50-х годов. Он рассказывал мне о трагедии, постигшей Московский Государственный Камерный театр.

Отдаленные отблески грозы посверкивали уже давно. Лукьянов определял это временем постановки «Заговора равных» Левидова в 1927 году. Там «наверху», вроде даже Самому, показалось, что под флагом французской революции прославлялся Троцкий.

Но приближение бури понимающие люди в театре связывали с появлением очередного тома сочинений Сталина. Там, соответственно с датами, должна была быть помещена переписка вождя с А. Безыменским. Безыменский патетически вопрошал Сталина, до каких же пор будет существовать и даже благоденствовать этот насквозь буржуазный, погрязший в своих эстетических заблуждениях Камерный театр? Ответ был известен. Сталин соглашался с такой оценкой и резко характеризовал направление театра как чуждое советскому зрителю (1929 год).

Понимающие люди с замиранием ждали появление этого тома. Поместит ли Сталин свою резкую оценку Камерного театра как «буржуазного»? От этого, как считали они, зависит будущее Камерного.

Ответ Безыменскому был полностью напечатан. Люди опустили головы. На театр легла тень.

Внешне ничего не изменилось. Выходили спектакли, публика бросалась на них, но в воздухе уже пахло покойником.

Ах, как Он умел ждать! Наверное, для Него это было острое, ни с чем не сравнимое наслаждение. Ждать, чтобы ударить. Гром грянул на «Богатырях» — опере-фарсе по либретто Демьяна Бедного (1936). Все было как надо. Остроумный текст, блестящее оформление, великолепный спектакль. Сам Демьян написал текст! Можно ли было сомневаться, что такое могло произойти без заранее полученного одобрения. Был Ворошилов, поздравлял, был кто-то еще. Сталин не торопился. И вдруг — удар! Да какой! Спектакль был расценен как выражение «чуждых политических тенденций», что было связано с вышеприведенной характеристикой Камерного театра Сталиным. После этого удара театру уже трудно было оправиться. Позже предпринимались попытки слияния Камерного театра с коллективом Реалистического театра под руководством Н. Охлопкова.

И финал. 1950 год. Таиров стоит на Тверском бульваре и, обняв дерево, рыдает — один, видя, как сдирают афиши с названием спектаклей, выпущенных его детищем.

Для меня же финал был многими годами позже. Я был в Центральном доме работников искусств на вечере, посвященном памяти Анатолия Васильевича Луначарского. На сцене сидели три знаменитых женщины в одинаковых позах, высоко подняв головы, чтобы не обнаруживались нежелательные морщины. Это были актриса Наталья Розенель (вдова Луначарского), прима Камерного театра Алиса Коонен и сама Лиля Брик.

Это я и воспринял как подлинные похороны эпохи…

Другим открытием стали для меня «Дни Турбиных» М. Булгакова, поставленные во МХАТе. Я сидел на втором ярусе, на лесенке. Мир, представший передо мною, был настолько узнаваем, настолько мне близким, что меня охватил невыразимый восторг. Особенно мне понравился актер Добронравов в роли Мышлаевского. Да и он ли только? А Николка Кудрявцева, а Лариосик Яншина? Соколова в роли Леночки? Прудкин в роли Шервинского?

Это был грандиозный прорыв в тот, казавшийся уже бесконечно далеким и безвозвратно ушедшим мир средней, интеллигентной семьи, бесконечно милый моему сердцу. Огромное впечатление на меня произвел и спектакль МХАТа 2-го «Петербург» Андрея Белого. Михаил Чехов в роли сенатора Аблеухова потряс меня, и я понял, что передо мною — гений. Я очень жалею, что не видел его Эрика XIV, «Ревизора» и другие спектакли.