Лев Лурье - Без Москвы

Тимофей Иванович Кирпичников. Вырезка из петроградской газеты, март 1917 года

Александр Павлович Кутепов

Февральская революция победила в несколько дней, но вызревала годами и началась еще до февраля. 1916 год – в Российской империи кризис. Народ устал от войны. Общество ропщет и недовольно. Вовсю шумит Дума. Царь раздражен и с каждым днем все больше оказывается в изоляции. При этом проблемы – неудачи на фронте, Распутин, дискредитация высшей власти, министерская чехарда, дороговизна и растущий продовольственный кризис – почти не решаются. Что это – глупость или измена?

Выступление Милюкова 1 ноября в Думе – штурмовой сигнал, своего рода предупреждение власти, попытка еще раз надавить на Николая и его окружение, чтобы добиться немедленных изменений в правительстве. Происходящее в Думе отражало настроение страны, которое становилось все более и более негативным по отношению к власти.

В Совете министров, в министерстве внутренних дел, в МИДе премьеры менялись как перчатки. Один из современников даже назвал Совет министров кувырк-коллегией.

В начале 1917 года в Думе наступило затишье. Она уже не напоминала бурлящий котел 1916-го. Власть надеялась, что это хороший знак.

22 февраля около двух часов дня Николай II покинул свою главную резиденцию в Петербурге – Александровский дворец Царского Села, чтобы отправиться на фронт в Могилев. Он уезжал со спокойной душой. Только что были назначены новые руководители – военный министр Беляев, квалифицированный генерал; премьер-министр Голицын, опытнейший сановник; и, наконец, министр внутренних дел Протопопов, рекомендованный покойным Распутиным. Протопопов вызывал чувство доверия и расположенности и у государя, и у государыни.

Император ехал в Ставку готовить важнейшее дело: русские войска должны были перейти через несколько месяцев в наступление по всему фронту. Прекрасный солнечный день – 22 февраля 1917 года.

Единственный из сохранившихся императорских составов находится в железнодорожном музее в Финляндии, в городе Хювинкяа. Там можно увидеть вагон, похожий на тот, в котором провел вечер 22 февраля и ночь на 23 февраля Николай II. Император ехал в Могилев, в Ставку, был абсолютно спокоен. Он знал, что в Петрограде все тихо. Читал «Записки о Галльской войне» Цезаря и думал о том, как он встретится с главой штаба Алексеевым и как обстоят дела на фронте.

Дума вроде была спокойна, в стране новое правительство, но именно в момент отъезда императора в Ставку, в столице назрел новый кризис. Как уже говорилось выше, Петрограду не хватало дешевого хлеба – началась спекуляция, на морозе стояли очереди, пошли слухи о карточках. Ситуация усугубилась тем, что городские власти считали – никакого хлебного кризиса в городе нет. Есть временные перебои.

Кризис возник по одной главной причине: в городе оказалось большое число неучтенных людей – около полумиллиона. Это были беженцы – люди, которые из прифронтовых губерний переместились вглубь империи. Они считали, что в Петрограде найдут для себя более приемлемые условия, чем в Тамбовской, Тверской губерниях или на Псковщине. Но с каждым днем продовольственный кризис становился все серьезнее.

На протяжении января-февраля власти постоянно докладывали императору о положении дел в столице, о слухах и недовольстве. В январе они даже специально разработали план подавления возможных волнений. Министр внутренних дел Протопопов был уверен, что государь может спокойно работать в Ставке.

Николай сознательно уехал, ему не очень хотелось перегружать себя неприятными государственными делами. Он с удовольствием пребывал в Могилеве, где слушал доклады Алексеева, участвовал в совещаниях. Ему казалось, что в это время гораздо важнее находиться в Ставке, нежели в столице. Николай надеялся, что чиновники, которые составляли его правительственный кабинет, способны предпринять какие-то решительные меры.

Государь Николай II (в центре) и генерал Алексеев (справа) в Ставке

23 февраля, Петроград. К хлебному кризису прибавилась новая напасть – на Выборгской стороне начались стихийные стачки. Почти сразу же они привели к дракам с жандармами и полицией. Но власти – министр внутренних дел Протопопов и городской голова Балк – спокойны. Рабочие бастовали всегда. Кроме того, чиновники не сомневались: все выступления будут оперативно пресечены полицией и военными.

Гороховая улица, дом 2 – место, откуда командовали всей петроградской полицией. Здесь размещались 85 тысяч полицейских, 5 тысяч жандармов. Градоначальником в феврале 1917 года был генерал-майор А. П. Балк. В Петрограде он человек новый, до этого служил в Варшаве. Его однокашник Протопопов стал министром внутренних дел.

Он и пристроил «родного человечка» на эту важную должность градоначальника. Именно Балку 23 февраля 1917 года пришлось вводить в городе особое положение в связи с беспорядками. Именно отсюда, из кабинета на Гороховой, 2, Балк обзванивал приставов и приводил полицейские силы в состояние полной боевой готовности.

Александр Павлович Балк, градоначальник Петрограда с ноября 1916 по февраль 1917 года. Фото Карла Буллы. 1916 год

С каждым часом настроение в градоначальстве становилось все тревожнее. План был, но полиция не справлялась. К концу дня стало ясно, что без поддержки военных частей не обойтись. К вечеру 23 февраля было решено: с завтрашнего утра все функции по пресечению беспорядков переходят к начальнику петроградского военного округа генералу Хабалову.

Сергей Сергеевич Хабалов – отличный военный администратор, но ему не хватало одного – командного опыта. Он никогда не руководил даже полком, а сил в его распоряжении оказалось много – 500 тысяч солдат и офицеров округа, 200 тысяч из них – в столице. В случае особого положения под командование Хабалова поступали и 80 тысяч полицейских. Генерал-лейтенантом, как и многими другими, не сразу был осознан масштаб движения. Он считал, что и полицейскими мерами происходящее будет урегулировано, введено в рамки.

Сергей Сергеевич Хабалов, генерал, начальник петроградского военного округа в феврале 1917 года