Михаил Штереншис - Зигмунд Фрейд

version="1.0" encoding="utf-8"?> nonf_biography Михаил Штереншис Зигмунд Фрейд

Сегодня никто не будет отрицать, что Зигмунд Фрейд — одна из ключевых фигур XX века. Его теории наложили отпечаток не только на психиатрию — под знаком Фрейда в течение десятилетий развивались литература, кинематограф, театр, живопись… О жизни «отца психоанализа», как всегда, живо и увлекательно рассказывает израильский историк Михаил Штереншис, известный читателю по книгам «История государства Израиль», «Евреи. История нации», «Три веры в одного Бога» и многим другим.

OCR, fb2 V 1.0 — Izekbis.

Почему психоанализ появился в начале XX века? Почему не на 100 лет раньше? Почему не на 50 лет позже? Почему именно в это время возник феномен Фрейда? Почему его работы расценили как революцию в области понимания психики человека?

За 100 лет до рождения Фрейда психиатрии как медицинской дисциплины не существовало, а нервные болезни были частью общей медицины. Больные с инсультом или воспалением спинного мозга лежали в одной палате с сердечными, легочными или почечными больными, а больные с психическими заболеваниями в лучшем случае попадали в монастыри, а в худшем их могли утопить как ведьм или как одержимых дьяволом. Психологии же как науки не было вовсе.

Положение стало медленно меняться к середине XIX века. Мориц Генрих Ромберг, крещеный еврей из Пруссии, написал двухтомный учебник по нервным болезням, который быстро перевели на английский и русский языки. До этого нервным болезням отводился раздел в общих учебниках медицины. Оказалось, что нервных болезней очень много и знать их досконально врачу-терапевту, который уже держит в мозгу заболевания сердца, легких, печени, почек, желудка и кишечника, кожи, крови и половых органов, просто не под силу. В 1869 году в Москве появилась первая в мире отдельная кафедра нервных болезней при Московском университете. Французы последовали русскому примеру лишь в 1880-х годах. Но в Париже кафедру нервных болезней занял светило — Жан Мартин Шарко. Максимум, что помнят сейчас люди, это «душ Шарко», но Шарко обратил внимание простых смертных, не врачей, на нервные болезни. Он сделал их «модными». До этого от общей терапии уже откололись офтальмология, кожно-венерические заболевания, отоларингология, не говоря о хирургии и стоматологии. И вот теперь независимой дисциплиной стала невропатология.

Психиатрия в это же время билась за право считаться медицинской наукой. Психически больных сначала держали в монастырях, затем придумали отдельные заведения, очень похожие на тюрьмы. Название одного из них, лондонского приюта «Бедлам», стало именем нарицательным. Психиатры тогда разделились на два лагеря — психиков и соматиков. Психики считали, что «душевные расстройства» и есть душевные, не имеющие отношения к структуре головного мозга. Соматики полагали, что «душа» — понятие не медицинское и что психические расстройства или даже просто изменения в поведении и психике человека возникают из-за физиологических, практически химических, нарушений в головном мозгу. Нервные болезни всегда считались частью медицины, а вот психозами медицина все еще брезговала. Стремление невропатологии к независимости и стремление психиатрии к признанию соединились и усилили друг друга.

Казалось бы, речь идет о заболеваниях головного мозга и, шире, всей нервной системы. И, конечно, понятно, что больной с полиневропатией после свинцового отравления и больной, которому везде прыгающие обезьянки мерещатся, должны лежать в разных заведениях. Но вот эпилепсия. Вроде бы, неврологическое заболевание, но со временем у эпилептиков начинает меняться поведение, и психиатр может этим заинтересоваться. Да, шизофрения — для психиатров, а болезнь Паркинсона — для невропатологов. Однако в той же второй половине XIX века описываются неврозы. При них и голова болит, и сон плохой, и поведение дурное. Как быть? Шарко заинтересовали больные истерией. Сначала эта болезнь считалась чисто женским недугом. Потом доказали, что мужчины тоже могут быть истериками, хотя и в гораздо меньшем количестве. Шарко отнесся к истерии как к заболеванию головного мозга и начал соображать, как ее можно вылечить. И тут невропатология и психиатрия посмотрели в глаза своей основной проблеме: диагноз можем поставить точный, а лечить не можем.

Шизофрения, эпилепсия, болезнь Паркинсона, параличи, рассеянный склероз, боковой амиотрофический склероз, сирингомиелия, абсцессы и опухоли головного мозга, миопатии, маниакально-депрессивный психоз, миодистрофии и еще, и еще, и еще — диагноз есть, лечения нет.

Шарко придумал свой знаменитый контрастный душ, сажал паркинсоников на вибрирующее кресло, пробовал гипноз на истеричках. Как полагается французскому мэтру, он рапортовал об успехах, но реально вылечить больных не мог. На его лекции приходили не только врачи или студенты, но и журналисты, писатели, актеры. Еще один доктор, еврей Мориц Бенедикт из Австрии, ввел в набор лечебных средств электротерапию. Лучший невропатолог России Бехтерев изобрел настойку, которую без ложной скромности назвал своим именем. Но, увы, почти все вышеперечисленные болезни остаются неизлечимыми и по сей день.

И вот на этом фоне молодой еврей из Австрии Зигмунд Фрейд попадает в Париж, на стажировку к Шарко. Рассеянный склероз вылечить нельзя, хоть перекувыркнись, стоит ли время тратить? А вот истерия — это интересно, а главное, благодаря Шарко, — модно. До Шарко гипноз считался шарлатанством. Шарко применил гипноз для лечения истерии, и сначала ему показалось, что эффект есть. У Фрейда вышло несколько статей на чисто неврологические темы, но одна из его первых монографий посвящена именно истерии. Гипнотические изыски Шарко желаемых результатов все же не принесли. Фрейд начал искать новый метод лечения и задумался на глобальную тему — о нашем мозге вообще. Существует философский вопрос: а может ли мозг понять сам себя? Далекий от религиозных условностей, Фрейд препарировал сознание человека и докопался до многих ранее скрытых элементов. Его теории наложили отпечаток на всю психологию, психотерапию, патопсихологию, психиатрию XX века. Мало того, литература, кинематограф, театр, живопись, политика и социология — все впитали в себя его идеи.