Игорь Курукин - Анна Леопольдовна

Бирон сравнительно легко достиг высшей власти — но, видимо, только потому, что у него после казни Волынского не было достойных соперников. Расколотая на враждующие «партии» придворная среда не могла ни оказать герцогу сопротивления, ни стать ему сколько-нибудь надежной опорой. С другой стороны, отчетливо проявилось недовольство гвардии, тем более что права и привилегии «старых» полков уже были ущемлены образованием при Анне Иоанновне двух новых полков и ползли слухи о дальнейших реформах.

Анна Леопольдовна могла торжествовать. Еще недавно бесправная и третируемая Бироном мать императора стала правительницей государства, которое преподнесли ей герой-фельдмаршал и его бравые солдаты-гвардейцы; ее благословляла церковь, ей наперебой присягали чиновники. Операция по отстранению герцога прошла успешно, хотя и с определенным риском — в стиле Миниха, который, по словам хорошо его знавшего Манштейна, любил, «чтобы все его предприятия совершались с некоторым блеском». Расчеты регента на «нейтрализацию» гвардии силами других частей — если таковые имелись — не оправдались. Армейские полки гарнизона вообще были не очень боеспособны. Их офицеры и солдаты ежедневно командировались на различные работы: шить мундиры и сапоги, «бить сваи» на строительстве, исполнять различные поручения в «главной артиллерии», на пороховых заводах, в провиантской и фортификационной канцеляриях и т. д., вплоть до уборки петербургских улиц. Армейцы узнали о совершившемся перевороте только утром 10 ноября, после того как Миних накануне вечером велел объявить о произошедших событиях собравшимся «при своих квартирах» полкам.

Переворот в ночь с 8 на 9 ноября 1740 года произошел не по инициативе обер-офицеров и рядовых гвардейцев: арестовывать Бирона их повел подполковник и фельдмаршал Миних. Но легкость, с которой был совершен переворот, имела и оборотную сторону. Изменившие только что принесенной присяге получили славу, материальные выгоды и чувство хозяев положения, перед которыми заискивал фельдмаршал: «Кого хотите государем, тот и быть может» 158. Теперь правительнице и ее советникам нужно было сохранить контроль над силой, которая так легко привела их на самую вершину власти.

Так лейб-гвардия — опора и охрана трона — начинала превращаться в опасный и непредсказуемый фактор. К 1740 году она уже осознала свое влияние. Во время последней болезни императрицы Анны Иоанновны гвардейские солдаты пеняли офицерам за бездействие; капитаны и поручики почти открыто искали себе предводителя, чтобы силой «исправить» завещание скончавшейся императрицы. Но чего стоили глава Кабинета министров князь Черкасский, доносивший на доверившихся ему офицеров, или боевой генерал и отец императора Антон Ульрих, отказавшийся от встречи с офицерами своего полка, а затем и от своего мундира? На этом фоне честолюбивый и решительный Миних уже казался настоящим вождем.

Как только лидер нашелся, произошел дворцовый переворот в гвардейском исполнении. В 1727 году император Петр II сместил руководителя вооруженных сил и своего нареченного тестя Меншикова — но всего лишь обычного подданного. В 1730-м императрица Анна Иоанновна вернула себе по просьбе подданных самодержавную власть, утраченную в ходе государственного переворота. В 1740-м фельдмаршал и начальник военного ведомства Миних сверг законного регента уже без какой-либо формальной санкции верховной власти: благословение матери императора оставалось просьбой частного лица, не подкрепленной ни официальным документом, ни присягой. Но пока еще власть как бы возвращалась более законным, с точки зрения гвардии, претендентам на нее — родителям императора.

К утру 9 ноября 1740 года столица империи была извещена об очередном дворцовом перевороте, который иногда называют первым «военным переворотом» в истории России. Однако бескровный гвардейский «штурм» Летнего дворца не означал утверждения у власти какой-то военной группировки, отстранившей штатское правительство. В России XVIII столетия, да и более поздних времен армия не была особой, отдельной корпорацией, так или иначе противопоставлявшей себя обществу — скорее наоборот, в ходе Петровских реформ «регулярные» армейские порядки служили образцом для переустройства всех прочих сфер общественной жизни. Поголовная и бессрочная служба дворян вместе с массовыми наборами рекрутов из остальных сословий способствовали созданию такой системы власти, в которой военный элемент был неотделим от гражданского.

Поэтому неудивительно, что неотлаженность этой системы и ее внутренние противоречия преодолевались в послепетровское время сугубо силовыми методами. Руководители придворных «факций» сами обладали военными чинами (как «рейхсмаршал» Меншиков или члены клана Долгоруковых), а членами поддерживавших их «партий» были действительные или отставные офицеры. В этом смысле ноябрьский переворот 1740 года не внес ничего нового. Пожалуй, только сама фигура правителя (придворного, не имевшего за плечами военной карьеры и круга сослуживцев) была дополнительным раздражителем для гвардии, облегчавшим его исчезновение с политической сцены.

Однако в самой верхушке никаких принципиальных изменений, за исключением устранения ближайших помощников свергнутого Бирона, не произошло. Новой правительнице присягали и приносили поздравления те же самые лица, которые три недели назад приветствовали регента, во главе с Минихом, Остерманом и Черкасским. Отреагировал на смену власти и Синод: из церковных поминовений было исключено имя свергнутого регента; зато после «благоверной государыни правительницы, великой княгини Анны всея России» в официальной формуле нашлось место и для ее мужа — «благородного государя Антона, герцога Брауншвейг-Люнебургского» — как-никак законного отца государя.

Миних-младший оставил колоритный рассказ о том, как проходила очередная дележка милостей и чинов:

«Утром весьма рано приказал отец мой позвать к себе меня вместе с… бароном Менгденом и предложил, чтобы мы тех, кого считаем достойными к пожалованию или к награждению, представили ему и притом предложили, чем и как кто наилучше награжден быть может. Мы исполнили сие тут же, после чего приказал он мне взять перо и писать, что он мне говорить станет. Первое было, чтобы ее высочество великая княгиня и регентша благоволили возложить на себя орден Св. Андрея, и второе — генерал-фельдмаршала Миниха за оказанную им услугу пожаловать в генералиссимусы». Хорошо еще, что благоразумный сын отговорил отца-фельдмаршала от высшей и предназначенной лишь владетельным особам (в данном случае — отцу императора, принцу Брауншвейгскому) чести — и Миних-старший милостиво согласился удовольствоваться званием «первого министра». «После сего, — продолжал Миних-сын, — спросил он меня и барона Менгдена, как же может граф Остерман над собою терпеть первого министра. Мы отвечали, что надлежало бы и ему назначить достоинство, которое с высшим чином сопряжено, нежели каковой он по сие время имел. Отец мой сказал, что вспомнил, как граф Остерман в 1723 году, работая над новым положением для флота, намекал, что он охотно желал бы быть великим адмиралом.