Игорь Курукин - Анна Леопольдовна

Другая написанная в тот же день 22 декабря высочайшая резолюция на докладе Сената показывает, что Анна Леопольдовна вникала и в довольно сложные экономические вопросы и при этом не спешила с выводами, а могла предложить перед принятием ответственного решения провести эксперимент: «Вышеобъявленный проэкт о произведении смоляного торга по прежнему из казны апробуется, по которому и поступать надлежит, и стараться оное без упущения потребного к тому времени в надлежащее действо произвесть усматривая для приращения государственной пользы лучшего порядка, и к тому делу для надзирания определить человека надежного и достойного, на которого б можно в том без сомнения положиться; а что принадлежит до учреждения в Архангелогородском уезде, где смола делается, хлебных магазинов, ныне оным впредь до будущего усмотрения удержаться; а между тем кто к оному определен будет, велеть в инструкции ему написать, дабы он по вступлении своем разсмотрел, каким образом те смоляные заводы или варение смолы к лучшей государственной пользе впредь произведено быть может, и о том со мнением доносить в Коммерц-коллегию, а особливо смотреть, в каких местах оное смоляное варение или смоляные заводы производится, дабы как корабельному строению у города Архангельского, так и в прочих казенных и обывательских лесных нуждах от того повреждения и остановки приключиться не могло; в том же проекте упоминается о делании той смолы в Воронежском уезде, или далее вниз, что Сенат для сбережения лесов за ненадлежащее признавает; а понеже в минувшую с Оттоманскою Портою войну в тамошних местах на строение судов и на прочие исправлении лесов весьма множественное число порублено; и тако, ежели ныне тамо делать смолу, то опасно, дабы вовсе лесов не искоренить, и для того на дело смолы стоячих лесов не употреблять, а иметь разсуждение, или хотя во первых пробу учинить, возможно ль смолу делать из пней и коренья, которых за порубкою в тамошних местах лесов находится множественное число, и буде возможно, то об оном надлежащее определение учинить» 242.

По указам правительницы «наверх» пошла затребованная информация, началось составление штатов целого ряда коллегий, была почти завершена первая («судная») книга нового кодекса законов; подготовлены «работные регулы» мастеровым на суконных фабриках с подробным описанием распорядка рабочего дня (с девяти часов утра до восьми вечера по специально установленным песочным часам), ставок зарплаты и методов борьбы с тогдашними «несунами» — «фабричными ворами» 243. В январе 1741 года Анна утвердила образцы новых монет с портретом сына в римской тоге и лавровом венке 244.

Однако вскоре попытки преобразований в системе управления — например составление нового Уложения — без энергичного побуждения замерли. 17 июня правительница назначила дополнительных членов комиссии во главе с президентом Юстиц-коллегии И. Ю. Трубецким 245. Работа вроде бы шла — состоялись заседания (20 июня, 4 и 25 июля, 22 августа, 11 сентября, 3 и 31 октября 1741 года); но, как следует из журнала, на некоторых из них присутствовал один только обер-секретарь Авраам Сверчков. За год члены комиссии так и не смогли довести до конца «судную» главу нового кодекса.

Кабинет составил «экстракт о сочинении окладной книги», где перечислил все предыдущие указы по этому вопросу с 1732 года 246; но самой книги по-прежнему не было — Сенат так и не получил с мест ведомости об окладных и неокладных государственных доходах [19] Окладные доходы — государственные сборы (прямые и косвенные налоги), взимаемые с плательщиков в обязательном, заранее определенном размере, в отличие от неокладных (например, судебных пошлин). .

Знакомство с перечнем актов правления Анны Леопольдовны в Полном собрании законов Российской империи показывает, что с каждым месяцем они «мельчают». Инициативы первых месяцев, о которых говорилось выше, уходят в «песок» административной рутины, сменяются всё более частными распоряжениями: об определении «грузинцов» в грузинские гусарские полки, нормах усушки и утруски провианта, расширении переулков на Васильевском острове… А сама правительница как будто больше о них не вспоминала — и не считала нужным «пришпоривать» государственную машину.

Так, в августе 1741 года именные указы Анны подтверждали прежние распоряжения об отпуске турецких пленных, о «вымене» старых серебряных гривенников и пятаков, разрешали Военной коллегии оставлять себе пошлины с портовых таможен. Манифест от 18 сентября объявлял о новом рекрутском наборе по случаю войны со Швецией. Прочие распоряжения касались освобождения от платежа «поземельных денег» лютеранского прихода на Васильевском острове и содержания упряжных лошадей по чинам: генерал-лейтенантам и архиереям полагалось по восемь лошадей, генерал-майорам — по шесть, а низшие офицеры, от поручиков до прапорщиков, и попы с дьяконами должны были довольствоваться одной. «Регламент и работные регулы» для рабочих суконных фабрик она так и не утвердила.

В октябре Анна Леопольдовна подтвердила еще один указ тетки — о «нечинении обид» купцам и другим проезжим торговцам на внутренних таможнях, мостах и перевозах, разрешила жителям-погорельцам в Алатыре, Астрахани и Черном Яре не платить пошлин с продаваемых в городах хлеба и леса и распорядилась о сборе драгунских лошадей (по одной с шестисот податных душ) для армии 247.

В последний месяц своего правления «регентина» разрешила знаменитому заводчику Акинфию Демидову построить крепость «при Сергинских заводах», распорядилась выдать из Соляной конторы жалованье торским и маяцким казакам и дозволила по докладу Комиссии о санкт-петербургском строении соорудить на Выборгской стороне солдатскую слободу, таможню и баню. Кажется, последним ее распоряжением стала бесцветная резолюция на докладе Сената: «О строении, вместо показанной проспективной, Сарской (Царскосельской. — И. К. ) дороги вышеписанное представление апробуется» 248.

Без движения остались многочисленные поданные на ее имя прошения. Даже такие не самые «мизерабельные» подданные, как архангельский губернатор и действительный статский советник Алексей Оболенский, годами не могли получить жалованье. Худо пришлось 78-летнему архитектору Христофору Конраду. В далеком 1700 году «иноземец Саксонския земли каменного и палатного дела мастер» поступил на российскую службу, строил кремлевский арсенал и петровский Кронштадт; выплата ему четырехсотрублевого жалованья «остановилась» в 1720 году, а сам мастер попал под следствие, тянувшееся без конца; в довершение невзгод его двор в Москве сгорел. Конрад просил выплатить ему причитавшиеся 2493 рубля или назначить «пензию», чтобы «престарелой государев служитель не был принужден более меж двор скитатца». Впрочем, денег не нашлось и для уже известного Франческо Бартоломео (Варфоломея Варфоломеевича) Растрелли, строившего замки для Бирона. В челобитной 1741 года архитектор жаловался: «В бытность мою при означенных работах упомянутого бывшего герцога за труды мои никакого вознаграждения не имел».