Кристофер Роннау - Кровавые следы. Боевой дневник пехотинца во Вьетнаме.

Позднее Менендес рассказал мне, что они нашли запасы травки в одной хижине, которую помогали обыскивать и немедленно её скурили. Это было необычно, по крайней мере, в поле. Временами резкий запах марихуаны по ночам доносился с линии укреплений в Лай Кхе. Обычно так бывало, когда поблизости не было офицеров, потому что любой, имеющий две ноздри и лицо, обращённое вперед, сумел бы опознать запах. Даже такой тип, как я, который никогда не пробовал дурь ни раньше, ни во Вьетнаме, мог его различить. Конечно, я не был таким знатоком, чтобы уловить разницу между высококлассными «Золотой Акапулько» или «Панамской красной» и местным доморощенным вьетнамским говном, которое военно-воздушные силы вдобавок полили ядовитыми химическими дефолиантами.

Мне не нравилось, что парни курят траву в Лай Кхе, но это был ещё не конец света. На самом деле, это было не хуже, чем стоять часовым после двух или трёх банок пива.

Если другие наркотики помимо марихуаны и употреблялись во Вьетнаме, то от меня это оставалось скрыто. Хотя тяжёлые наркотики ещё не были столь крупной проблемой для американцев во Вьетнаме, какой они стали позже, мне кажется, что, по крайней мере, несколько солдат в моём подразделении их употребляли. Они не делились своим секретом и не хотели, чтобы я об этом знал, потому что они, по всей вероятности, видели во мне наивного законопослушного паренька, который тут же побежит и расскажет всё предводителю скаутов.

Ходили слухи про одного парня из нашего взвода, по фамилии Хендерсон. Слухи говорили, что он раньше служил в «Зелёных беретах» и уже отслужил во Вьетнаме. Сейчас по какой-то причине он уже не был «Беретом». Несмотря на это, он завербовался на вторую командировку в зону боевых действий. Как поговаривали, он сделал это потому, что пристрастился к героину и знал, где его достать во Вьетнаме.

Вскоре после ухода из разгромленного лагеря мы наткнулись на ручей. В джунглях встречались ручьи двух типов — ручьи прозрачные и ручьи мутные. Мы старались избегать мутных ручьёв при восстановлении запасов воды в теле. Кому охота пить жидкую грязь? Если ручей был прозрачным, то значит, вода чистая, всё очень просто. Просмотр воды на просвет был нашим единственным научным тестом на пригодность для питья. Ручей в два фута [103] Примерно 60 см. ― Polochanin72. глубиной и десять футов [104] Примерно 3 м. ― Polochanin72. шириной, который встретился нам после ухода из рисового лагеря, был хорошим. Вода сверкала, словно ирландский хрусталь. Мы ясно видели дно, вода была чистой и отличной на вкус. Мы напились тут же на месте. Я помыл в воде руки прежде, чем как следует попить. Вода хорошо освежала. Многие наполнили свои фляги, потому что никто не знал, когда мы ещё встретим столь же высококачественный ручей.

Продолжая путь, мы прошли метров пятнадцать вверх по течению, после чего русло слегка изгибалось вправо. Прямо за изгибом, наполовину погружённый в воду, лежал огромный, жирный дохлый водяной буйвол. Туша раздулась, словно корова, беременная тройней, а плоть разлагалась. Выступающая из воды часть не была сухой, её покрывала влажная слизь, целый слой сапрофитной жижи. От одного взгляда на мёртвое животное у меня во рту стало неприятно. Чуть выше по течению от буйвола мы все прополоскали рты и вымыли фляги. Это не сработало. Вода уже не казалась вкусной.

В нескольких километрах от рисового лагеря мы окопались на ночь. Тишина в тот вечер стала следствием усталости. За целый день жара, пот и рисовая пыль покрыли нас липким осадком, который по ощущениям был примерно как если намазаться кленовым сиропом. Он был липкий, шершавый и очень неприятный. От этого мы все тащились еле-еле. Лишь внутреннее чувство необходимости двигало нами во время унылой работы по рытью ячеек и постановке мин. Никому из нас не хотелось этого делать, но мы хотели, чтобы дело было сделано — типа как чистить зубы перед сном.

Смитерс и Джилберт вырубали растительность вокруг нашей ячейки, а я потащился вперёд, разматывая по пути провод «клаймора». На обратном пути я прошёл мимо Майка Лава, который нёс устанавливать свой «клаймор». Мы обменялись взглядами, но ни единым словом. Мы оба просто хотели, чтобы всё это тягомотное дерьмо закончилось, и можно было бы поспать.

Несколько секунд спустя одиночная миномётная мина бесшумно скользнула с неба, приземлившись между Лавом и мной с зубодробительным грохотом. Взрывная волна налетела на меня сзади, ударив между лопаток и по затылку. Какую-то секунду было больно, затем боль утихла. От удара мои барабанные перепонки мелко дрожали, что было неприятно. При расстоянии от взрыва всего в десять или пятнадцать метров казалось чудом, что меня не зацепило осколками.

Взрыв перепугал меня до усрачки, я помчался к своей ячейке, пока куски земли осыпались вниз, и оседала пыль. К моему удивлению, там стоял Лав, целый и невредимый. Медленно, скованно, словно страдающий артритом шеи старик, он повернулся в мою сторону и поглядел на меня, выпучив глаза в удивлении. Он стоял примерно на таком же удалении с другой стороны взрыва. Его тоже не задело, отчего чудо стало двойным. Мы снова поглядели друг на друга. Прошло несколько секунд, мины больше не падали, и он пошёл заканчивать укладку провода. Я прислонился к стене ячейки и попытался успокоиться. Мне пришло в голову, что ВК вернулись домой и увидели, что мы сделали с их рисом.

Возможно, нас спасла мягкая почва в том месте. Перед разрывом мины уходили в грунт на несколько дюймов [105] 1 дюйм - 2.54 см. ― Polochanin72. или на фут [106] 1 фут - 30.48 см. ― Polochanin72. . Таким образом, взрыв и осколки летели вверх, а не в стороны по незадачливым бедолагам вроде меня и Лава. Если бы мы стояли на скальном плато или на аэродроме, нас могло бы разорвать на части ураганом железного дерьма.

Рис, рис, чем больше ищешь, тем больше находишь. На второй день операции тонны этой дряни лежали повсюду. К несчастью, по дороге мы начали находить снайперов, или они начали находить нас. То и дело раздавался выстрел, отчего мы все бросались на землю и лежали некоторое время, пока нам не удавалось определить, откуда сделан выстрел, и затем отстреливаться. Нас спасало то, что снайперы были дерьмовыми стрелками. Они не сумели попасть ни в кого из наших. Наша стрелковая подготовка была им под стать. Каждый раз, когда мы обстреливали участок, а затем обыскивали его, им удавалось уйти, и крови не было видно. Нервам всё это шло не на пользу.

На третий день было то же самое. Мы вернулись в первый лагерь, а затем разошлись в разные стороны, патрулируя по кругу, постоянно удаляясь от центра. Каждый раз, как только мы уничтожали хижину с рисом и начинали двигаться дальше, то через несколько минут уже натыкались на новую. Так продолжалось от восхода до заката. На этой территории риса хватило бы, чтобы накормить целую армию. Ещё мы находили мины-ловушки, обычно в виде гранат, подсунутых под мешок с рисом. Некоторые гранаты были американскими, а некоторые — китайскими коммунистическими изделиями, которые мы называли «чайкомовскими». Неудобно поднимать или отодвигать мешок, одновременно пытаясь заглянуть под него. Для нервов это было так же полезно, как и снайперы.