Ги Бретон - Наполеон и Мария-Луиза

Получила ли на самом деле такие указания Мария-Луиза?

Никто уже об этом никогда не узнает.

Тем не менее остается неоспоримым тот факт, что на протяжении четырех лет она действовала в точном соответствии с планом, разработанным с коварством Макиавелли австрийским императором…

Пока в сторону Франции катили восемьдесят три кареты, перевозившие Марию-Луизу и ее свиту, Наполеон сгорал от нетерпения.

Каждый день он вызывал к себе офицеров, прибывавших из Вены, и устраивал им настоящий допрос, сопровождая свои слова выразительными жестами:

– А как у нее здесь?.. А как там?.. Ну, скажите же мне, скажите!.. 10

И, до крайности смущенные, несчастные адъютанты Бертье были вынуждены докладывать своему императору о том, где и как расположены у новой императрицы выпуклости, очерчивая руками в воздухе такие формы, которые потрясли бы воображение даже тибетского монаха…

Придя в восторг от таких благоприятных перспектив, Наполеон бежал посмотреть на себя в зеркало, задаваясь с тревогой вопросом, сможет ли он понравиться этой «прекрасной телке», которую любезно ему направил австрийский император.

Его так мучил этот вопрос, что он уже несколько недель подряд, стремясь вернуть ушедшую молодость, обливал себя духами, подкрашивался, принаряжался, бросил курить, стал напевать модные мотивчики, заказал себе новый, шитый золотом мундир и даже пытался избавиться от своего брюшка.

Время от времени он запирался в своем кабинете на целых два часа с Дюбуа, строго запретив себя беспокоить. Чем же были заняты столь великие люди? Возможно, они разрабатывали план военного союза? Или готовились к новой войне? Ничего подобного. Просто Дюбуа учил Наполеона вальсировать, чтобы покорить сердце Марии-Луизы.

Все эти странности Наполеона в конце концов стали достоянием гласности. Герцогиня д’Абрантес отметила в своем дневнике: «Наш Соломон в ожидании царицы Савской предался ребяческим забавам…»

Для этой юной женщины, с которой он даже еще не был знаком, но уже полюбил за то, что у нее было достаточно и «там» и «тут», он распорядился, чтобы заново отделали дворец Тюильри. Забросив государственные дела, он сам следил за ходом реставрационных работ и подготовкой апартаментов к приему новой государыни. Беспрестанно вмешиваясь во все дела, он бегал, кричал, суетился, указывал, где и как надо расставлять мебель или поменять обивку. Дав волю своему воображению, он задумал устроить необычный будуар, в восточном стиле, где одна только обивка дорогими тканями, привезенными из Индии, стоила более 400 000 франков (120 миллионов старых франков).

Время от времени он вынимал из своего кармана миниатюрный портрет Марии-Луизы. Рассматривая его с поистине детским восторгом, он сравнивал ее изображение с медалью Габсбургов.

– О! Это истинно австрийская губка, – восклицал он, не скрывая восхищения.

И этим, как ему казалось, он еще больше приближался к Людовику XVI, своему новому дядюшке…

Получив шестьдесят пар шитых золотом туфелек, которые заказывал для Марии-Луизы, он, выбрав, на свой взгляд, самую красивую пару, принялся подбрасывать их в воздух. Призывая всех присутствующих строителей, маляров, краснодеревщиков и лакеев восхищаться вместе с ним, он приговаривал:

– Посмотрите! Назовите мне хотя бы одну женщину, у которой была бы такая маленькая ножка!

В своей эйфории он был готов пойти на любые самые экстравагантные поступки, лишь бы обеспечить Марии-Луизе необыкновенно пышный прием. И когда ему доложили, что обойщики, которые занимались тем, что отделывали большую гостиную Лувра под церковь для освящения их брака, не знают уже куда вешать прекрасные картины, собранные там в огромном количестве, недолго думая, Наполеон распорядился:

– Пусть их сожгут!

К счастью, нашлись люди не столь скорые на руку, как он на свои решения.

Мария-Луиза даже и не подозревала о том, что ее приезд привел Наполеона в подобное смятение чувств.

Наблюдая, как за окнами кареты мелькают пейзажи Германии, она не могла преодолеть свой страх перед предстоящей встречей с женихом, несмотря на все знаки внимания, которые он ей ежедневно оказывал, посылая письма, подарки и дичь к ее столу.

16 марта под звон колоколов Браунау-на-Ине и грохот артиллерийских залпов ее торжественно «передали» из рук принца Траутмансдорфского в руки полномочному представителю Наполеона, маршалу Бертье. Став официально французской императрицей, Мария-Луиза со слезами рассталась со своими австрийскими фрейлинами, и ей представили ее новую свиту, состоящую из двадцати пяти статс-дам с язвительной и желчной Каролиной Бонапарт во главе.

Затем Марию-Луизу провели под триумфальной аркой, украшенной лентой, на которой правоверные горожане с присущим им простодушием начертали слова, полные неиссякаемого оптимизма:

После чего она выехала в направлении Ульма, Штутгарта и Страсбура, в каждом из которых ее встречали с большими почестями.

Добравшись до Рейна, вдоль которого проходила естественная граница, отделявшая Германию от Франции, Мария-Луиза залилась горючими слезами. Когда ее карета пересекла на палубе корабля Рейн и достигла французского берега, она горестно воскликнула:

– Прощай, Германия!

Своим патетическим восклицанием она больше походила на увозимую в плен невольницу, чем на государыню, направлявшуюся к своему трону…

24 марта Мария-Луиза выехала из Страсбура под проливным дождем. Она проехала со своей новой свитой через множество французских городов: Луневиль, Нанси, Тул, Линьи-ан-Баруа, Бар-ле-Дюк, Шалой, Реймс, Силлери.

27 марта, выехав из Витри-сюр-Марна, она наконец, внимательно рассмотрев миниатюрный портрет Наполеона, впервые улыбнулась:

– А он неплохо смотрится!

Затем добавила:

– Мне так надоело ждать встречи с императором.

Каролина ей стала объяснять:

– Завтра вечером под Суассоном состоится ваша встреча с Его Величеством, там рядом с фермой Понтарше он стоит лагерем.

Мария-Луиза с глубоким вздохом произнесла:

– Неужели опять повторится церемония Броно?

Придя в полное уныние от подобной перспективы, она, откинувшись на подушки, стала с грустью смотреть, как по окнам кареты барабанит нескончаемый дождь…

На окраине крошечной деревушки Курсель, преградив дорогу, карету остановили два человека, неожиданно отделившиеся от церковной ограды, по самые брови закутанные в плащи.

– Стойте!

Кучер натянул вожжи, и карета остановилась.