Игорь Нарский - Готфрид Лейбниц

Особый цикл составляют сочинения Лейбница по логике, которые, к сожалению, пока в переводах на русский язык отсутствуют. Программа логических исследований была им набросана в статье «О комбинаторном искусстве (Dissertatio de arte combinatoria, 1666)», а понимание им характера логики как науки изложено в небольшой работе «Об определении и доказательстве». Но подлинное представление о величии Лейбница как логика дают не его прижизненные публикации, а различные наброски, фрагменты и заметки, долгие годы остававшиеся неразобранными и никому не известными. Часть из них была опубликована (см. 19). В Ганноверском архиве Лейбница хранится около 75 тысяч рукописей отдельных работ.

Вообще до сих пор не издано полного собрания сочинений Лейбница, хотя неполных только на европейских языках около сотни. Наиболее ценное из имеющихся избранных сочинений — это четырнадцатитомное издание К. Герхардта (1875–1890 гг.), включающее семь томов философских работ. В 1923 г. Берлинская академия наук начала публикацию всех трудов философа, рассчитанную на 40 томов, но приход к власти нацистов сильно ее затормозил. Ныне в ГДР и в ФРГ предприняты усилия к продолжению этого издания.

На русском языке из крупных работ изданы «Новые опыты о человеческом разуме» (4) и «Теодицея» (6). Кроме того, имеется сборник избранных статей (3). Усилиями проф. И. И. Ягодинского в Казани, а затем в Ростове-на-Дону были опубликованы некоторые ценные философские рукописи Лейбница (8—11). Отметим также публикацию Г. Г. Майоровым рукописи «О способе отличения феноменов реальных от воображаемых (De modo distinguendi phaenomena realia ab imaginariis)» (5). Необходимость в издании избранных произведений Г. Лейбница на русском языке, безусловно, назрела давно, и в настоящее время подготовка такого издания ведется.

Зарубежная литература о Лейбнице огромна. Она освещается в специальных библиографиях (см. 22, 23, 48, 49) и в журнале «Studia Leibnitiana», издаваемом с 1969 г. Лейбницеанским обществом в Ганновере, которое было основано в 1926 г.

Учение Лейбница — чрезвычайно многопланово, и верно оценить его можно, только проследив его аспекты по отдельности. Один из них — взаимодействие категорий единого и многого , переходящее в диалектику сущности и явления (23). Обсуждаемые в этой связи вопросы были обусловлены предшествовавшей традицией, с новой остротой поставлены успехами естествознания XVII в., а ответы на них вплетены Лейбницем в его собственные построения. Найти более точные решения он завещал будущему.

Историко-философские предпосылки его философии — это прежде всего те противоречия и трудности, которые обнаружились в двух других великих системах века — Декарта и Спинозы. Они переплетались с проблематикой, рожденной столкновением двух великих физических картин мира — картезианской и ньютонианской. Этим двум картинам Лейбниц противопоставил свою оригинальную, полную порыва и жизни, которая в далекой древности смутно была угадана Анаксагором, но только теперь впервые была представлена в наброске.

Лейбниц видел, что Спинозе не удалось преодолеть дуализм Декарта: раскол мира на две субстанции — телесно-протяженную и мысляще-духовную — сменился его раздвоением на классы модусов двух атрибутов — протяжения и мышления. А в то же время спинозовский субстанциональный монизм не оставлял места реальному многообразию модусов: да, они многообразны, но источник этого — в непонятном произволе или капризе самовыражения атрибутов, ибо для «монохроматической», по выражению Л. Фейербаха, субстанции Спинозы это многообразие не нужно и излишне. Подобное же произошло у Спинозы с понятием свободы: мудрая формула свободы как познанной необходимости оказалась стиснутой железными рамками субстанции, безжалостный фатализм подавил ее.

Значит, задача состояла в том, чтобы бесконечное многообразие действительности объяснить из содержания самой ее субстанциональной основы — единой, но в то же время многоразличной. Многообразие мира — не иллюзия, а реальное проявление структуры самой его сущности. Мало того, сущность не только выражает себя в множестве явлений, но разнообразна внутри собственного единства.

Лейбниц стремится заменить разрыв мира на две субстанции или на два атрибута разграничением его сущности и явления, что, с одной стороны, не повреждало бы живую ткань глубинного единства мира и, с другой — объясняло бы, каким образом плюрализм явлений вырастает из монизма сущностей. Проблема соотношения сущности и явления была унаследована от Лейбница Кантом и через него немецким идеализмом первой трети XIX в., а решение ее Лейбницем, состоявшее в том, что сам сущностный мир множествен, оставаясь в то же время единым и потому образуя бесконечную систему, по своему диалектическому глубокомыслию превосходило многие решения, выдвинутые впоследствии. Оно позволило несколько иначе подойти и к проблеме свободы.

Декартова картина мира также вызвала у Лейбница неудовлетворенность. Если Лейбниц был согласен с Декартом, что мир не содержит в себе «перерывов» в виде Ньютоновой пустоты, то он не мог принять взаиморазобщенность материи и духа, свойственную физике и метафизике Декарта: там, где, по Декарту, господствует телесная субстанция, налицо пассивные протяжения и нет места для внутренней, а тем более духовной активности; там же, где Декарт постулировал мыслящую субстанцию, дух оказывается в самоизоляции и в нем нет ступеней развития от бессознательного ко все более сознательному.

В философии Декарта Лейбниц подметил также непоследовательности, которые открывали путь к преодолению узкомеханистического горизонта Декартовой физики, начатому, но не завершенному Ньютоном. Декартовы силы инерции взломали монотонность мира «бессильных» протяжений, и уже Декарт видел в объяснении источника плотности и сопротивляемости тел проблему серьезную и фундаментальную, которую геометрией мира не разрешить. Но это значит, что физику неверно сводить только к геометрии, и Декарт был неправ, считая протяженность сущностью материальной субстанции. Протяженность не может быть субстанцией, так как не в состоянии объяснить ни сопротивления тел, ни их структуры и динамики, и даже принимаемое Декартом разнообразие размеров частиц оказывается беспричинным. К этому Лейбниц добавил типично рационалистические аргументы в духе своего века: протяженность не может быть субстанциальной уже потому, что всякая субстанция «проста», то есть неделима и в логическом и в реальном смыслах, а протяженность логически разлагается на непрерывность, множественность и сосуществование, чему соответствует ее сложность в геометрическом смысле.