Федор Лашков - Шагин-Гирей, последний крымский хан

В Калуге Шагин поселился в отведенном для него загородном доме, где жил весьма уединенно, разделяя время с Лашкаревым, к которому питал особенное расположение.

Но не мог бывший хан остаться спокойным: с первых же дней его пребывания здесь начались недоразумения, которые сильно его расстраивали. Современники указывали на кн. Потемкина, который будто бы «не допустил хана спокойно окончить свою жизнь». Болотов так объясняет это: «Потемкин за что-то не любил хана и всячески старался не допустить его до двора императрицы, чего он с великою ревностью и добивался» [125] Там же. — С. 301. . Другой современник, английский дипломат при русском дворе, лорд Мальмесбюри в своем письме к лорду Грантаму передает следующий отзыв, сделанный в 1782 г. кн. Потемкиным о Шагине: «это человек бездарный и смешной, имеющий претензию быть подражателем Петра Великого» [126] ЗООИД. — Т. 13. — С. 141. . По прибытии хана в Калугу выехал в Петербург один из бывших при нем приставов — Хрущов. Шагин передал ему письмо к канцлеру Безбородко, с которым, по собственному своему признанию, хотел завести дружбу и в знак этой дружбы сделал, по принятому на востоке обычаю, подарок. Он просил Хрущева написать из Петербурга, позволит ли государыня иметь канцлеру приязнь с ним, прибавляя, что по уведомлении он вышлет перстень для подарка. Хрущов три раза писал о высылке перстня. После третьего письма Шагин выслал; но перстень не был вручен и был отобран. Калужский губернатор Кречетников, прибывший в то время в Петербург, привез его обратно и возвратил хану, причем заявил, что ее императорское величество весьма сожалеет о таковом поступке. «Удивление хана, а паче прискорбие в сем случае, — доносит Кречетников Потемкину, — было чрезвычайно» [127] Записки Болотова / Рус. Старина. — 1875 — Кн. 1. — С. 76—77 . В поданном вслед за этим губернатору формальном отзыве хан жаловался, что его беспокоят напрасными обвинениями, будто бы через Хрущева он хотел подкупить перстнем графа Безбородко, дабы исходатайствовать себе прибытие в Петербург. «Я уже издавна знаю, — писал хан, — что российское министерство никто не в состоянии подкупить, кольми паче такого состояния человека, в коем я ныне, да сверху того и не имею никакой нужды, понеже я в прошлом году получил повеление, что могу ехать в Турцию, на которое я письмом к ее величеству отвечал и по днесь нахожусь в ожидании повеления по человеколюбию предпринять путь по желанию моему. Я не знал, что ее величеству не угодно, чтобы я имел дружбу с ее министром, а мое желание было всегда оную иметь да и вновь приобретать, то я без всякого зазрения явно говорил, что желаю познакомиться с графом Безбородко и по нашему азиатскому обычаю сделать дружеский подарок» [128] Там же. — С. 82. . Шагин просил Кречетникова представить это объяснение государыне. Этим, кажется, и окончилась история с перстнем.

Но потом начались недоразумения покрупнее. Оставшиеся на Тамани приближенные Шагина беспокоились его участью и неполучением от него известий. 7-го марта 1786 года брат Шагина Арслан пишет ему письмо и спрашивает: «какой конец последует делам его» и получил ли он то письмо, которое было отправлено ему через одного из кабардинских князей. Упрекая Шагина в равнодушии к своим, он говорил, что все выехавшие с ним на Тамань «не уповают получить от него никакой помощи, да и по посредству его под покровительством России остаться опасаются». «Вспомни Бога! — заключает Арслан, — открой нам истинный конец свой, и если вы удалитесь от всех светских предприятий, то дайте нам об этом знать, дабы и мы о пропитании самих себя возможные меры приняли» [129] Там же — С. 76. С. 867. .

Переписка эта показалась настолько подозрительной, что признано было нужным усилить меры предосторожности. Еще 13 января 1786 года Потемкин писал правителю таврической области Каховскому: «одобряя предосторожность вашу в рассуждении беспорядков, могущих произойти от писем, посылаемых крымским ханом Шагин-Гиреем, который требует к себе некоторые состоящие в области таврической имущества, давно уже в казенное ведомство взятые, рекомендую употребить со своей стороны меры к недопущению впредь оных в Тавриду, а между тем объявить бахчисарайскому еврею Вениамину, чтобы он по поручениям хана не осмеливался требовать вещей, состоящих в казенном ведомстве, и брать на себя подобные комиссии» [130] Записки лорда Мальмесбюри / Рус. Арх. — 1874. — Кн. 2. — . Каховский велел пограничным комендантам, находившимся в Еникале, Перекопе и Арабате останавливать людей, которые будут следовать из Калуги в Крым или Тамань, с поручениями от хана, и если при них окажутся письма, то таковые отбирать [131] ЗООИД. — Т. 13. — С. 132–135. . Скоро после этого бригадир Фон, занимавший перекопскую линию, задержал следовавшего из Калуги на Тамань с письмами от хана и его свиты Кугаса и нашел при нем до 38 писем, из которых 30 писем были написаны на татарском языке и 8 на русском. Фон арестовал Кугаса и препроводил его в Симферополь к Каховскому, отправив с ним и отобранные письма [132] Там же. — С. 134. .

Тогда Потемкин посылает Каховскому 23-го апреля следующий ордер: «по известиям, что оставшаяся после бывшего крымского хана Шагин-Гирея свита имеет доселе пребывание свое на острове Тамани без вступления в подданство ее императорского величества, предписываю объявить всей той свите высочайшее ее императорского величества повеление, чтобы они сами приняли присягу в верности подданства ее величества, или же немедленно оставя всероссийскую область, удалились за границу» [133] Там же. — С. 135. .

Пока в Калуге Кречетников просил Потемкина «о присвоении Шагину пенсиона в четыре срока в году», указывая на то, что получение им пенсиона в два срока заставляет его нуждаться в деньгах, которые он «сыскивает крайними процентами и огорчениями» [134] «Ордер Каховскому» за № 6) 13 января 1786 г. (Из дела «О ханской свите»). , в Крыму Каховский взялся за исполнение распоряжения Потемкина относительно свиты. 27-го мая он выехал в Тамань предложить ханской свите или принять подданство России, или выселиться в Турцию. 1-го июня он был уже на Тамани и имел разговор с начальником ханской свиты Ислям-беем. На предложение принять русское подданство последний отвечал: «присягу я учинил Шагин-Гирею и дал ему клятвенное слово во всю жизнь быть ему подвластным; если Шагин позволит, то я согласен, но предварительно надо спросить хана» [135] «Ордера секунд-майору Розенбергу, бригадиру Фону и Арабатскому коменданту Каховскому», 7 февраля 1786 г. (Из дела «О ханской свите»). . Каховский дал ему срок подумать до вечера и в то же время велел ему переписать всю свиту. Ислям-бей явился вечером, принес список ханской свиты, но решительно отказался от принятия подданства. Тогда ему было объявлено явиться на другой день в мечеть со всеми мурзами, числящимися в свите. Призванные мурзы явились; пришел и начальник ханского гарема, султан Али-ага. Каждому из них порознь Каховский предоставлял выгоды вступления в русское подданство, убеждая не опасаться гнева и мести Шагина. Все они твердили, что хан приказал дожидаться его возвращения, вследствие чего без его позволения не смеют вступить в подданство [136] Донесение бригадира Фона. . Один только Али-ага просил отсрочки, чтобы посоветоваться с ханскими женами и потом объявить окончательное решение. Отпустив затем собранных, Каховский ездил в ногайские аулы, расположенные за городом с тем же предложением, но ногайцы тоже отказались. Между тем вернулся Али-ага и заявил Каховскому, что ханские жены решили ехать в Румынию, а потому и сам он отправляется с ними. Убедившись в бесполезности переговоров, Каховский приказал свите выехать за Кубань — в Турцию, а начальникам свиты выехать только после того, как они перепишут все имущество хана и сдадут его по описи на хранение командированным для этой цели коллежскому асессору Караценову и переводчику Ибрагимовичу [137] «Ордер Каховскому» за № 153 от 23 апреля 1786. . Ногайские аулы под конвоем прибывшего военного отряда начали переправляться за Кубань; к отъезду готовы были и мурзы. В это время генерал-майор Розенберг, находившийся там же на Тамани, приводит к Каховскому султана Али-агу [138] ЗООИД. — Т. 13. — С. 137. . Последний объявляет, что ханские жены ни под каким предлогом не хотят ехать за границу, что они решили дожидаться возвращения Шагина из России и потому приказали ему принять присягу на верноподданство. Не доверяя словам Али-аги, Каховский посылает Караценова и Ибрагимовича узнать от самих ханшей принятое ими решение. Они подтвердили, что без ханской воли не смеют никуда ехать и потому просят принять в русское подданство начальника их Али-агу. После этого было сделано распоряжение о приводе к присяге Али-аги и остальных людей, находившихся при нем. 4-го июня 187 человек ханской свиты и с ними султан Али-ага принесли присягу на верность российского подданства, после чего присягнувшим было позволено остаться на месте, а султану Али-аге поручили, кроме того, надзор и хранение ханского имущества, заключавшегося в табуне из 71-й лошади, в конской сбруе, охотничьих принадлежностях и т. д. [139] «Рапорт к Потемкину» от 8 июля (Дело «О ханской свите»). . Тем временем Ислям-бей и с ним 29 крымских и ногайских мурз с 1.205 служителями переправлялись за Кубань под конвоем Караценова. 7-го июля выселившаяся свита находилась уже на кубанской стороне и расположилась близ Анапы; но анапский паша потребовал от Ислям-бея за пропуск 1.500 р. Последний отказал. Тогда паша велел взять Ислям-бея под стражу и посадить его на трехмачтовое судно, а в Константинополь послал о происходившем на Кубани известие для получения необходимых указаний. В это время начальник соседнего ногайского аула Оглу-Джан-Орслан, узнав о поступке паши, объявил ханскую свиту под своим покровительством и с несколькими ногайцами отправился в Анапу, где потребовал освобождения Ислям-бея, угрожая в противном случае оружием. Паша послал в горы к абазинцам за помощью. На его приглашение явилось более 200 человек, с которыми он и укрепился. Джан-Орслан осадил крепость. Тогда анапские жители стали просить освободить Ислям-бея; паша уступил, и Ислям-бей получил свободу [140] Там же. .