Борис Друян - Неостывшая память (сборник)

Второй курс шел по накатанной колее. Точнее не шел, а мчался. Все было привычно: ранний подъем, зарядка, занятия, самоподготовка, отбой, увольнения в город, изредка – самоволки, наряды вне очереди… Вечерами я по привычке заглядывал в домик Волковых. Мы давно успели сродниться, было мне тепло и уютно у этих скромных, сердечных людей.

Командование школы начало устраивать для нас вечера отдыха, на которые приглашались девочки. Сначала был концерт, который мы заранее тщательно готовили, бесконечно репетировали. На просторной сцене, края которой венчали расписанные под мрамор фанерные колонны, лихо «бацали» – отплясывали «Яблочко», пели, быстро и слаженно выстраивали непременную пирамиду. Меня, как самого легкого, вбрасывали на самый верх с сигнальными флажками в руках. Мне же поручалось читать стихи и басни. Делал это с большим удовольствием и неизменным успехом. Завершался концерт большим действием из пьесы «Любовь Яровая». Наконец наступало самое главное – танцы. Девочек было значительно меньше, чем нас, поэтому юнгаши вынужденно стояли в сторонке, подпирали стены и с завистью глядели на счастливчиков, умеющих танцевать разрешенные в те годы вальсы, бальные танцы и изредка – так называемые медленные танцы, то есть танго.

Умеющих худо-бедно «передвигать костыли» – выполнять танцевальные «па» – было не так уж много. Поразмыслив, наши командиры приняли решение обучить нас этим премудростям. Привлекли для этого ослепительной красоты молоденькую учительницу бальных танцев. В огромном спортивном зале она выстраивала нас парами по кругу и под музыку терпеливо заставляла заучивать танцевальные фигуры. Ох, и трудной же оказалась эта работенка! В пару себе она выбрала самого гибкого, фигуристого юнгу Женю Алексеева. Регулярные занятия не прошли даром, вскоре мы уже почувствовали себя уверенно на надраенном до блеска паркете. Но на танцах я по-прежнему лишь издалека наблюдал за своими товарищами, стеснялся: куда уж мне со своим ростом…

Оживленно переговариваясь, мы возвращались гурьбою из увольнения. Около железнодорожного моста сзади раздался вопль: «Ребята, на танцах наших бьют!». Мы развернулись и сломя голову с воинственными криками помчались, на ходу намертво накидывая на руки ремни и угрожающе размахивая бляхами. Помощь подоспела вовремя: местные ребята успели поколотить нескольких наших парней. Мы вступили в потасовку. Она была настолько свирепой, что дежуривший милиционер был вынужден для острастки выстрелить в воздух. Ему на подмогу спешили военные патрули. Только после этого свалка прекратилась. Мы организованно ретировались, горланя «Врагу не сдается наш гордый «Варяг»… Конечно, нам тоже попало: драки без «фингалов» не обходятся. Хуже, что я потерял бескозырку.

Мы уже прошли больше половины пути, когда нас встретили на грузовике командиры, предупрежденные по телефону милицией. Всех нас усадили в кузов и привезли в школу. На общем построении драчунам объявили выговор, наряды вне очереди и запрет на увольнение в течение месяца.

Больше всех горевал я: как же мне теперь без бескозырки-то? Придется идти сдаваться Червонцу. Позорище!

На следующий день после занятий в классе меня вызвали на КПП. Там стояла девочка. Она, как оказалось, встречается с юнгой из нашей роты. Накануне один из местных драчунов, ее брат, притащил домой бескозырку, внутри которой чернилами была выведена моя фамилия. Девочка сказала, что брата в семье отругали, и вручила мне бескозырку. Я был очень рад и горячо благодарил ее. Неприятное объяснение с Десятовым миновало!

Запрет на увольнение хоть как-то компенсировался субботними просмотрами кинофильмов. В те годы их было не так уж много, и для нас крутили одни и те же картины: «Чапаев», «Два бойца», «В шесть часов вечера после войны», «Кубанские казаки», «Ленин в Октябре», «Подвиг разведчика», «Трилогия о Максиме», «Счастливого плавания»…

В последней звучала бодрая песня:

Эту песню нас хотели заставить исполнять на концертах самодеятельности, но мы дружно воспротивились: ведь она о нахимовцах, а мы-то тут при чем?

Скажу честно: мне и сам фильм не понравился, маленькие актеры, на мой взгляд, выглядели и разговаривали неестественно. Своими мыслями я ни с кем не делился, но втайне самонадеянно считал, что сыграл бы лучше любого из них. Еще бы: у меня за плечами был десятиминутный опыт создания образа Вани Солнцева! Короче говоря, успел зацепить меня грех тщеславия, честолюбия и гордыни.

Тогда же нас собирал вокруг себя в свободном классе морской подполковник и долго и нудно читал собственное сочинение о таких же, как мы, молодых морячках. Слушатели изображали заинтересованное внимание, но незаметно переглядывались, выразительно морщились и зевали в кулак. Когда пытка чтением заканчивалась, задавать вопросы автору никто не желал, все радостно разбегались по своим делам.

После нового года воскресным утром ко мне неожиданно подошел Шикин и приказным тоном сообщил, что мы должны вместе без промедления пойти в город. Ровным счетом ничего не понимая, я, было, заикнулся, что надо бы получить разрешение моего командира роты, но Шикин сказал, что это приказ начальника школы, увольнительная для меня у него в кармане.

Мы вышли за проходную, и с лица Шикина исчезло обычное строгое выражение. С улыбкой он сказал, что командование не знает, как со мною поступить. В этом году я оканчиваю школу, а к моменту выпуска мне еще даже шестнадцати лет не исполнится, в то время как однокурсникам – минимум восемнадцать. У всех семилетка за плечами, а у меня только шесть классов. Физические данные мои не ахти какие: согласно формуляру – вес тридцать килограммов шестьсот граммов, а рост – один метр тридцать шесть сантиметров. Не подставлять же мне под ноги крышку от нактоуза компаса во время вахты за штурвалом! Вот дома у него мы совместно и попытаемся решить эту трудную задачу.

Ну что я мог сказать в свое оправдание? Да ничего. Шикин прав на все сто процентов. До весны прибавить в росте и хотя бы малость растолстеть при всем желании немыслимо.

Видя мою растерянность, Шикин шутливо толкнул меня в плечо и сказал, что моряку вешать нос – распоследнее дело, безвыходных положений не бывает, есть хорошая задумка. Я был наслышан о темных сторонах его биографии и спросил: были ли в его прошлом безвыходные ситуации. Он нахмурился и коротко произнес: «Много будешь знать – скоро состаришься».