Борис Друян - Неостывшая память (сборник)

Моим приятелем чуть ли не с первого же дня стал добродушный, обстоятельный деревенский парень, которого я стал называть Ляпыч, поскольку он меня научил, как надо правильно брить подбородок – «ляпу»: непременно «в задир», чтобы кожа была гладкой. Он и веселый электромеханик Валя Соловьев вечером защитили меня от кулаков Бориса Аблова. Мы столкнулись с ним на верхней палубе, и он без объяснений молча врезал мне по скуле. Хорошо, что я мгновенно среагировал – его кулачище лишь вскользь задело меня. Мячиком отлетел я к фальшборту и здорово ударился спиной. Ляпыч и Валя мигом оттащили от меня разъяренного Аблова, а когда из моего рассказа поняли, чем я разозлил своего сменщика, долго объясняли ему, что я тут совершенно не виноват, а причина конфликта – характер капитана и, значит, надо с ним, а не со мной объясняться кулаками. До сознания Аблова с трудом, но все же дошли их аргументы, он молча похлопал меня по плечу, но идти расправляться с капитаном остерегся. А моя скула еще долго болела, особенно во время еды.

Обычной стоянкой в Ленинграде была набережная Красного флота, невдалеке от дебаркадера, где помещалось высокое начальство. Забавно, но официальный адрес для всех экипажей был весьма оригинальный: набережная Красного флота, против дома 52. Прописываться в родной комнате на Измайловском проспекте я не спешил: там обитал мой брат Лёня с молодой женой Верой. Жизнь на РБ 122 меня вполне устраивала.

Прошло немного времени, и я, по признанию капитана, стал неплохим рулевым. Да я и сам ощутил, что, стоя за штурвалом, чувствую его живой нерв. Особенно нравился процесс швартовки, когда наш красавец буксир лихо, с ювелирной точностью касался причала. Заведены швартовы, замолкает рокот двигателей, вслед за капитаном неспешно схожу с мостика по гулкому металлическому трапу, делая вид, что не замечаю, как нам с берега приветственно машут руками и даже что-то кричат многочисленные зрители.

Все чаще стал замечать среди них симпатичную девочку. Ну, явно же мне улыбается она. Однажды, набравшись храбрости, сошел на берег и заговорил с нею. Но она лишь робко улыбалась. Поразил ее взгляд – глубокий, пристальный. Я спросил, как ее зовут, она все так же молчала, лишь поднесла руки к губам. И тут я понял, кто она, ведь рядом находилась специальная школа для глухонемых. Я взял ее за руку, мы дошли до моста Лейтенанта Шмидта, вернулись к причалу и расстались, улыбаясь друг другу. Мне было бесконечно жалко эту несчастную девочку. Еще несколько раз мы встречались у причала, медленно прогуливались вдоль набережной и возвращались. Как-то нам преградили путь два глухонемых парня и недвусмысленно дали мне понять, что не одобряют мое с нею общение. Она что-то быстро «на пальцах» объясняла им, лицо ее при этом выражало гнев и возмущение.

Дней через десять во время стоянки мы с матросом Валей Ларионовым решили навестить его родных на Сенной площади. Едва дошли до Базового матросского клуба, как на нас наскочили несколько воинственно настроенных глухонемых. Мы вынуждены были накинуть на руки флотские ремни с бляхами. Туго бы нам пришлось, но на наше счастье приблизился трамвай, вожатый, видимо, оценил обстановку, притормозил, мы вскочили на подножку последнего вагона, и трамвай помчал нас в сторону Поцелуева моста.

Я не знаю, почему, но больше эта милая девочка ни разу не появилась на набережной.

У меня появился хороший друг Стасик Федонин, матрос небольшого буксира. Был он года на два старше меня, тоже из бывших юнг. Все свободное время от вахт мы проводили вместе. Ходили в кино, иногда на танцы в «Мраморный» – Дворец культуры им. Кирова, знакомились с девочками, но чаще всего просто так, без цели, гуляли по городу. Любили «прошвырнуться» по левой стороне Невского проспекта от Литейного до улицы Восстания. Этот отрезок пути назывался Бродвеем, Бродом. Здесь фланировали молодые, хорошо одетые девушки и парни. Вот несколько ребят пристраиваются к девчоночьей стайке, о чем-то переговариваются, разбиваются на пары и медленно шагают «под ручку», не теряя друг друга из вида.

Мы со Стасиком уже идем в сторону Адмиралтейства. Непременно заходим в «Булочную» на углу Невского и улицы Толмачева. Здесь продается самая вкусная газированная вода с сиропом. Не было случая, чтобы мы миновали телефонную станцию на улице Герцена, рядом с Аркой главного штаба. Стасик заказывает Москву, где живет его мама Евгения Петровна. Он так ее любит, так скучает по ней, так беспокоится о ее здоровье, ведь сердце у нее слабое, а живет она одна… Прошли долгие годы, а я все помню тот московский телефон: К 7-87-92.

У меня был адрес моей давней школьной симпатии Инны Рихтерман. Она переехала с родителями из Тайцев в Ленинград. После долгих колебаний, отутюжив клёши и наваксив ботинки, отправился на улицу Чайковского. Вхожу в парадную, поднимаюсь на второй этаж. Слева – ее квартира. Звоню. Дверь открывает женщина, видимо, мать Инны. Называю себя, спрашиваю, дома ли Инна. Женщина выходит на площадку, придерживая дверь. Помолчав, тихо говорит, что дома Инны нет, что у дочери свой круг общения и что мне не следует сюда приходить. Дверь передо мной закрывается.

Не помню, как оказался на улице. Большего унижения еще никогда не испытывал. Шел, не понимая, куда несут меня ноги. Очнулся у Литейного моста. По набережной добрел до Летнего сада, сел на скамейку напротив памятника Крылову и стал постепенно соображать. Конечно, она права, никакая мы не пара: Инна из хорошей семьи, ее дядя – прокурор, она красивая, у нее свои знакомства, ухажеры, интересная жизнь, а я – кто? Простой матрос, перспективы – туманные… Она этой осенью пойдет в десятый класс, а у меня за плечами только семь классов… Стоп! Надо как-то выплывать, надо учиться… Но как? Вахты, плаванья, хоть и недальние… А с мечтами о дальних плаваниях, заграничных портах уже успел распрощаться: не пустят туда сына солдата, пропавшего без вести. В среднее мореходное училище в Ломоносове, если подам документы, не примут из-за проклятой колобомы. К тому же стал замечать, что читаю лучше правым глазом, зато левый глядит вдаль еще вполне сносно. И нет надежды на улучшение в будущем. Скорее – наоборот. Хорошо, что сейчас не проверяют зрение: у рулевого оно должно быть стопроцентным… Нет, надо выплывать. Надо! Для начала – попытаться окончить школу рабочей молодежи. Вдруг да получится?.. Все же спасибо матери Инны за прямоту, за то, что показала мне мое место… Надо барахтаться, бороться, надо выплывать. Самому. Тут никто мне не может помочь.

Мысли пришли в полный порядок, окружающие предметы снова обрели свою реальность. Солнышко светило сквозь густые кроны деревьев, а Иван Андреевич задумчиво, с пониманием глядел на меня.