Борис Друян - Неостывшая память (сборник)

Утром в Комитете по печати заместитель председателя В. К. Грудинин за час до заседания пригласил в свой кабинет Л. В. Попова, Д. Т. Хренкова и меня. Он сказал, что ситуация серьезная, «сигнал» из Ленинграда попал на стол секретаря ЦК, который приказал Комитету по печати разобраться и примерно наказать виновных. «Однако, – улыбнулся Василий Константинович, – считайте, что вам сильно повезло: коллегию сегодня буду вести я, а не председатель комитета. Я как-никак старый ленинградец, в блокаду был начальником военного отдела «Ленинградской правды». Может, удастся хоть немного спустить дело на тормозах. А вы, – обратился он ко мне строго, – на коллегии сидите тихо, не возмущайтесь и ни в коем случае не возражайте никому, даже если услышите такое, что никогда досель не слыхивали!»

В просторном красивом лепном зале, куда мы вошли, за длиннющим столом сидели члены коллегии. Мне они почти все показались на одно лицо: благообразные сытые физиономии, одинаковые розовые лысины и – глаза, недоброжелательные, уставленные на меня глаза. Долго зачитывали справку «О сборнике стихов «Тишина» Глеба Горбовского» (копию этой шестистраничной справки я сохранил в своем архиве). Не могу не процитировать кое-что из этого жуткого по тем временам документа:

«Все содержание этой книги находится в вопиющем противоречии с идейными, моральными и художественными критериями нашего общества.

Лирический герой Горбовского, живущий «особняком», дни которого идут «мимо жизни», озлоблен на все на свете…

Оторванность от жизни, одиночество сочетаются в лирическом герое Горбовского не только со злостью, но и с мистикой и предельно циничным нигилизмом…

Этот «злой, вечерний и одинокий человек» охотно делится с читателем своими «помрачениями», а редактор книги Б. Г. Друян млеет от восторга при виде мрачно-мистических строк…

Лирическому герою видятся ходячие, бродячие покойники…

Герою книги видятся гигантские пожары, которыми объята вся планета…

Картины сплошного ужаса изображены в стихотворении «Я тоже падал глазами в землю», причем не понять – то ли война описывается в нем, то ли 1937 год…

В лирические «помрачения» в связи с этим врываются мотивы, которые представляют интерес лишь для психиатров. Вот стихотворение, в котором законченно выражена мания преследования:

Такова, по Горбовскому, обобщенная картина нашего общества. Всякая мысль о жизни в этом обществе лирическому герою книги кажется несносной…

Он повсюду ощущает всеобщий холод…

Впрочем, в неприятии жизни лирический герой винит не себя, а эпоху: «Тарахтит за окнами эпоха, и не мне, а нужно ей помочь…»

К какому бы явлению советской действительности ни обращался поэт, все вызывает в нем крайний скепсис, глухое раздражение, злую ухмылку…

В стихах, посвященных любви, немало цинизма (см. стихотворения «Прощается женщина с мужем», «Зал ожидания» и др.).

Книжка засорена всякого рода жаргонными пошловатыми словечками, заумью, стихами без мысли и высоких чувств…

В целом сборник «Тишина» является патологическим явлением в литературе. В нем содержится низкопробная пошлость и клевета на советскую действительность.

Выход в свет данной книги свидетельствует, что редактор тов. Друян Б. Г. утратил чувство элементарной ответственности за качество выпускаемой литературы, а руководители Лениздата ослабили контроль за работой редакционного аппарата и не разглядели серьезных идейных и художественных просчетов данной книги».

Затем началось обсуждение. Злой, хлесткий, безапелляционный хор клеймил книгу, автора, редактора. Строгий, предупреждающий взгляд председательствующего заставлял меня лишь стиснуть зубы и молчать. Апогеем стало выступление поэта Владимира Котова. Я очень хорошо запомнил его обличительные слова: «Гитлер, обращаясь к молодежи Германии, говорил: «Я хочу видеть блеск голодного зверя в ваших глазах». Так вот, книга Горбовского «Тишина», отредактированная коммунистом Друяном, будит блеск голодного зверя в глазах нашей замечательной молодежи, идущей светлой дорогой в коммунизм!»

После упоминания самого Гитлера в контексте «Тишины» впору было выводить меня из зала под вооруженным конвоем. Видимо, уловив избыток «электрических разрядов», В. К. Грудинин встал со своего председательского кресла и обратился к главному редактору Лениздата: «Как в издательстве отреагировали на появление этой книги?» – «На партийном собрании коллектива Друяну единогласно вынесен выговор», – коротко ответил Дмитрий Терентьевич. «Я считаю, – веско произнес Грудинин, – совершенно правильно поступили ленинградцы. Нет ничего серьезнее для коммуниста, особенно для молодого, чем выговор своих товарищей по партии. Со стороны Комитета по печати предлагается объявить выговор главному редактору Лениздата Хренкову, директору Лениздата Попову рассмотреть вопрос об ответственности редактора Друяна за выпуск антихудожественного сборника «Тишина». Кто за?» – и первый поднял руку. Вслед за председательствующим поднялось несколько рук, потом – больше, больше… Не помню, голосовал ли со всеми поэт Котов.

Объявили перерыв, все потянулись в приемную. Последними вышли мы, лениздатовцы. И тут меня неожиданно окружили те, кто только что бросал злые слова в мой адрес, и стали интересоваться, нельзя ли каким-то образом заполучить «Тишину». А в моем портфеле было экземпляров десять спасенной мною от уничтожения книги, и я с удовольствием их раздал.

Никто: ни мы, издатели, ни обкомовцы – не ожидал такого благополучного исхода. Вечером в ресторане добрыми словами вспоминали В. К. Грудинина, звучали веселые тосты, партийные начальники уже вполне доброжелательно глядели на меня, а заметно охмелевший Зазерский в очередной раз наполнил рюмки и сказал: «Запомни, Друян, еще одна такая «Тишина», – и я лично подведу тебя к Исаакиевскому собору и со всей силы двину громадной дверью по жопе». Зная мою вспыльчивость, Дмитрий Терентьевич больно ткнул меня под столом ногой, чтоб я не возникал. А Зазерский, будущий ректор Института культуры им. Н. К. Крупской, благосклонно похлопал меня по плечу.

23 мая в газете «Советская Россия» появилась разгромная статья (целый подвал!) Василия Коркина «Рыжий зверь во мне сидит», где досталось и автору книги, и мне, и Д. Т. Хренкову. Гневные пассажи этой статьи буквально повторяли процитированный мною выше документ «О сборнике стихов «Тишина» Глеба Горбовского».