Павел Фокин - Цветаева без глянца

(Конец ноября 1920 г.)

28-го русского ноября 1920 г.

— После вечера у Гольдов. —

То, что я чувствую сейчас — Жизнь, т. е. — живая боль. И то, что я чувствовала два часа назад, на Арбате, когда Вы — так неожиданно для меня, что я сразу не поняла! — сказали:

— «А знаете, куда мы поедем после Москвы?»

И описание Гренобля — нежный воздух Дофинэ недалеко от Ниццы — монастырская библиотека давно мечтал… Гренобль, где даже тень моя не проляжет!

— Дружочек, это было невеликодушно! — Лежачего — а кто так кротко лежит, как я?! — не бьют. — Понимали ли Вы, что делали, или нет? —

Рядом с Вами идет живой человек, уничтоженный в Вас — женщина (второе место, но участвует!) — и Вы в спокойном повествовательном тоне вводите ее в свою будущую жизнь — о, какую стойкую и крепкую! — где ей нет места, — где даже тень ее не проляжет!

А если не нарочно (убеждена, что нечаянно, — тем хуже!) — это дурной поступок, — ибо я и это приму.

Вы для меня растравление каждого часа, у меня минуты спокойной нет. Вот сегодня радовалась валенкам, — но — глупо! — раз Вы им не радуетесь.

— Хороша укротительница?! —

Аля про Ланна: (Записано 23-го русск<���ого> янв<���аря> 1921 г.)

У М<���арины> был знакомый — Е. Л. Ланн: высокий, худой, военные гетры и панталоны полковника. Орлиный нос — орлиный подбородок, длинная тонкая шея, бешеные волосы, откинутые со лба, громовой голос, когда читает стихи. Вместо Бог с Вами говорил: Аполлон с Вами! — и говорил капризным (подчеркните!) голосом. Это колкое слово очень к нему подходит. Не обращал внимания и не сердился на наш быт, сидел на высоком кожаном диване, откидывая волосы и закидывая руки. Стянутая походка, узкая, стянутая узким женским ремешком, талия, лиловая куртка и любование маминым лиловым бархатным кисетом из под махорки. (В детстве они с братом лиловый цвет называли пурпур.)

Судорожно-спокойный и доводящий до исступления своей спокойностыо. Голос, когда не читает стихи, разбитый — и этим разбивающий.

Обращение с Мариной — под оболочкой. Старается говорить мягко, под голосом — молния.

Стихи человека, к<���отор>ый на отвесной скале — и — сейчас!!! — упадет. Вид мученика, к<���отор>ый с дерзостью принимает свои мучения. Нет ни минуты успокоения: вечные стрелы и вечные иглы. — Съел всё дерево познания добра и зла. — Каменный, к<���отор>ый будет испытывать до смерти, хоть бы человек корчился в пене. — Мученик — и мучитель. — Больной орел.

В быту он не был бы ни отцом, ни мужем, — только сыном. На суду Божьем будет капризен, будет стоять на подобающем ему — по его мнению — месте и не будет раскаиваться.

— Никогда не будет женщиной, — хотя и не мужчина.

Он-оно.

В жизни был беспомощен и на всё махал руками. Церковь Вознесенья называл Никитским Собором, когда ел Маринины лепешки и Марина начинала разговор, вопил:

— «Нет, нет, я уж дорвался до этого!»

— Ничего не вспоминал, как будто у него никакого прошлого, кроме сегодняшнего дня, не было. Жена — по моему впечатлению — смертная.

По вечерам пил черный (Маринин) кофе, по утрам — собачий. В любви к Марине тоже был — оно. К нему шел бы плащ и дождь. Таинственность прихода.

Из породы — Гостей Оттуда, оставляющих только след плаща.

Я — к Ланну:

Ваша главная забота — не здесь — никогда. Отсюда — неуловимость. Наступаю на тень, — человек уже далёко.

Даже не наступаю на тень.

Марина Ивановна Цветаева. Из письма Е. Ланну. Москва, 19 января 1921 г.:

18 л<���ет>. — Коммунист. — Без сапог. — Ненавидит евреев. — В последнюю минуту, когда белые подступали к Воронежу, записался в партию. — Недавно с Крымского фронта. — Отпускал офицеров по глазам. — Сейчас живет в душной — полупоповской полуинтеллигентской к<���онтр>р<���еволюционной> семье (семействе!) — рубит дрова, таскает воду, передвигает 50-типудовые несгораемые шкафы, по воскресеньям чистит Авгиевы конюшни (это он называет «воскресником»), с утра до вечера выслушивает громы и змеиный шип на сов<���етскую> власть — слушает, опустив глаза (чудесные! 3-летнего мальчика, к<���отор>ый еще не совсем проснулся!), — исполнив работу по своей «коммуне» (всё — его терминология!), идет делать то же самое к кн<���язьям> Шаховским, — выслушивает то же, — к Скрябиным — где не выслушивает, но ежедневно распиливает и колет дрова на четыре печки и плиту! — (наконец, поставили!) — к Зайцевым и т. д. — до поздней ночи, не считая хлопот по выручению из трудных положений — знакомых и знакомых знакомых.

Слывет дураком. Наружность: богатырская. Малиновый — во всю щеку — румянец, вихрь неистовый — вся кровь завилась! — волос, большие блестящие как бусы черные глаза, прэлэстный невинный маленький рот, нос прямой, лоб очень белый и высокий. Косая сажень в плечах, — пара — донельзя! — моей Царь-Девице.

Необычайная — чисто 18-тилетняя — серьезность всего существа. — Книги читает по пяти раз, доискиваясь в них СМЫСЛА, о котором легкомысленно забыл автор, чтит искусство, за стих Тютчева в огонь и в воду пойдет, — любимое — для души — чтение: сказки и былины. Обожает елку, службы, ярмарки, радуется, что еще есть на Руси «хорошие попы, стойкие» (сам в Бога не верит!).

Себя искренно и огорченно считает скверным, мучится каждой чужой обидой, неустанно себя испытывает, — все слишком легко! — нужно труднее — трудностей нет, берет на себя все грехи сов<���етской> власти, каждую смерть, каждую гибель, каждую неудачу совершенно чужого человека! — помогает каждому с улицы — вещей никаких! — всё роздал и всё рассорил! — ходит в холщовой рубахе с оторванным воротом — из всех вещей любит только свою шинель, — в ней и спит, на ногах гетры и полотняные туфли без подошв — «так скоро хожу, что не замечаю!» — с благоговением произносит слово «товарищ» — а главное — детская беспомощная тоскливая исступленная любовь к только что умершей матери.