Павел Фокин - Цветаева без глянца

C’est quelqu’un qui Vous aime, c’est un parent, c’est comme Votre fils. Ne me dites rien, ne me dites rien!

— Voila la lettre! —

(Ce retard, cet homme, cet ami fidele…)

Je l’ai a cotede Vous. Mais c’est lui — le petit valet de coeur! Il у a des evenements nouveaux qui Vous met-tent pres de lui <���…>.

Il у a un autre jeune honune; il est aupres de lui? Oh nom d’un gueux!

…Il у a une autre dame qui a peine pour lui, malade elle-meme. …grande surprise, grand bonheur…

…Il n’ecrit pas, mais c’est parce qu’il est un peu insense apres sa maladie. <���…> Tres nerveux, un peu in beme. Je vois bien une lettre, mais ce n’est pas encore pour demain. C’est peut-etre pas lui qui Vous derira, c’est un infirmer.

(Большая пауза)

— Vous avez bien tout dit? — Il ne faut pas tout dire. Il у a des choses qu’on doit garden Il ne faut dire que le trois par trois. Trois par trois. Je Vous en ai deja trop dit.

— Alors, Vous aves bien fini? — Bien fini, et ne Vous mettez pas en peine: il guerira. — Alors, Vous ne direz plus rien? — Chere dame, je Vous en ai dit long.

— Alors, c’est moi qui Vous dirai: il est dans un hopital, il vient d’etre opere, il ne m’ecrit pas, je ne connais pas ses parents… et je n’ose pas trop souvent lui ёспге — et je ne sais rien sur lui — et c’est pourquoi je suis venue — Vous demander a Vous — qui savez.

Она, показывая на трефовую даму внизу, сочувственно:

— Pauvre gas! Je le savais: j'etais a cote.

…Qu’est-ce que je Vous dois? — C’est toujours ce qu’on veut. <���…>

Кладу. — Oh, c’est trop, c’est bien trop! <���…>

— Prenez. Vous m’avez fait beaucoup de bien.

— Il a beaucoup de jeux. C’est le premier. <���…> Et j’au-rai beau ne pas Vous reconnaitre — quand Vous re-viendrez — il en vient tant! — je Vous reconnaitrai a Votre jeu. Vous aurez beau avoir un grand manteau blanc, et avoir les cheveux arrangёs par le coiffeur, et etre maquillde — je Vous reconnaitrai a Vos cartes, a sera toujours le second jeu. J’aurai beau Vous oublier, comme j’ai оиЬПё Vos cartes — les cartes me diront. Il у a le grand cours des jours. Il у a le cours des jours — qui vont et viennent. Il у a le Trois par trois. Et tant d’autres encore…

— Qui Vous a appris a faire les cartes? Vous avez qa dans la famille?

— Non, Madame. J’ai commence a 17 ans. J’etais avec une dame qui savait faire les cartes. Mais elle les fai-sait pour elle. Un soir elle m’a envoyde en commission — ou j’ai eu peur. Le matin en faisant les cartes elle m’avait dit: — Je vois quelqu’un courir — et c’est moi qui ai du courir, car le soir elle m’a envoyee dans de mauvais lieux, et je lui ai dit que c’etaient des voy-ous qui ё1а1ет apres moi — mais c’etait bien le contraire. Si j’avais su tirer les cartes — je n’y serais pas allee… — Прощаемся. — Je reviendrai. Je reviendrai pour faire mon second jeu, nos seconds jeux. — Soyez heureuse, chere Dame, et tachez de profiter un peu, et grand merci a Vous [108].

Записано у нее же, пока говорила, слово в слово — 29 авг<���уста> 1936 г., на скалах над С<���ен->Пьером, в субботу, в третьем часу дня [9; 584–588].

Марина Ивановна Цветаева. Из письма А. С. Штейгеру. St. Pierre-de-Rumilly, 15 сентября 1936 г.:

Вторник — чердак — под шум потока.

…Я вовсе не считаю Вас забытым, заброшенным и т. д. Я уверена, что Ваши родители, и сестра, и друзья — Вас — по-своему — как умеют — любят. Но Вы хотите, чтобы все Вас любили не по-своему, а по-Вашему, не как умеют, — а как не умеют: Вы хотите, чтобы все Вас любили — как Вас люблю — я. И если Ваша мать сейчас, как я нынче в 5 ч. утра, не просыпается от ожога: с такими легкими навряд ли можно танцевать, это не значит, что она Вас мало любит, это значит, что sie denkt Sie [109]не так подробно, как я — м. б. и потому еще, что она Вас знает больным — 10 лет, а болезненным — и все 26, я же впервые и одновременно узнаю, что у меня где-то — сын — и что этот сын — больной, и не могу не потрястись этим всей своей привычкой ко всему исключительно-здоровому — и даже как бы несокрушимому — от меня исходящему.

То же самое, как если бы обо мне сказали, что у меня больные стихи.

Встречи с Вами я жду не как встречи с незнакомым, а как встречи с сыном — не только заведомо-родным, но мною рожденным, и которого у меня в детстве, в моем и его сне, отняли. Встречи с Вами я жду как Стефания Баденская [110]встречи с тем, кто для людей был и остался Гаспаром Гаузером, и только для некоторых (и для всех поэтов) — ее сыном: через сложное родство — почти что Наполеонидом [9:616–617].

Марина Ивановна Цветаева. Из письма А. С. Штейгеру. Париж, Ванв, 30 сентября 1936 г.:

— Между первым моим письмом и последним нет никакой разницы…

— Да, но между Вашим первым письмом и последним была вся я к Вам — Вы скажете: два месяца! — но ведь это не людских два месяца, а моих, каждочасных, каждоминутных, со всем весом каждой минуты — и вообще не месяцы и не годы — а вся я. Вы же остались «мертвым» и — нехотящим воскреснуть. Это-то меня и убило. В другом письме, неотосланном, я писала Вам о мертвом грузе нехотения, который, один из всех, не могу поднять.

Я обещала никогда Вам не сделать больно, но разве может быть больно от того, что человек не может тебя видеть в ничтожестве , что он для тебя хочет — самого большого и трудного, что он в тебя верит — вопреки очевидности, что он требует с тебя — как с себя. Поверьте, что если бы я Вас только жалела — Вы бы правды от меня не услышали: чем бы дитя не тешилось, лишь бы…

Но я приняла Вас за своё дитя, которое лучше пусть — плачет, только не тешится. Только не тешится. В моем последнем письме была вся настойчивость моей веры в Вас, оно, единственное из всех, было не любимому, а — равному (и только потому — суровое) — и может быть в нём я Вас больше всего — любила. И об этом стих моих — тогда — 26-ти лет:

В этом письме я с Вас хотела — как с себя.

Поймите меня: я Вам предлагала всю полноту родства, во всей ответственности этого слова. И получаю в ответ, что Вы — мертвый, и что единственное, что Вам нужно — дурман. Это был — удар в грудь (в которой были — Вы) и, если я не упала — то только потому что никакой человеческой силе меня уже не свалить, что этого людям надо мной уже не дано, что я умру — стоя. <���…>

…Конечно, есть больше. Есть материнское — через всё и вопреки всему. Есть старая французская баллада — сердце матери, которое сын несет любимой, и которое, по дороге, споткнувшись — роняет, я которое:

— Et voila que le coeur lui dit:

— T’es-tu fait mal, mon petit? [111]

Ho — идете ли Вы на это, хотите ли Вы так быть любимым: жаленным? Ибо, если Вы этого хотите от меня, этого от меня — хотите, оно — будет, т. е. я в вашем отношении окончательно перестану быть, сразу сниму все требования (и первое из них — равенство), приму заранее и заведомо — всё: Бог с тобой — только живи…

Но не будучи в состоянии Вам дать — ничего, кроме материнского зализывания ран, звериного тепла души, — связанная по рукам и по ногам Вашим нежеланием другого себя, невмещением, невынесением другой (всей) меня — смогу ли я Вам быть радостью? — С зашитым — отказом — ртом.

Думайте.

Я Вас хотела (мечтала) большим, свободным, сильным, родным — так — чтобы на улице узнавали, шагающим в шаг.

Не можете — что же, буду стоять над Вами, клониться, когда холодно — греть, когда скучно и страшно — петь.

Я хотела — оба (и шагать, и греть). Вы хотите — одного, пусть будет так, пусть будет как Вам нужно, всё, что Вам нужно, то, что Вам нужно, так много — так мало — как Вам нужно. Во весь рост я живу в стихах, в людях — не дано, и меньше всего (как ни странно) дано в любимых — нам — быть и жить.