Ричард Олдингтон - Стивенсон. Портрет бунтаря

Затем наш джентльмен отправляется на прогулку, куда – сказать трудно. Но около половины пятого, когда из окон дома № 608 по Буш-стрит уже струится свет, его можно видеть либо за письмами, либо вновь погруженным в тот же таинственный ритуал, что и днем. Около шести он вновь в филиале кофейни, где вторично отягощает свою совесть тратой пяти центов на булочку и кофе. Вечер он уделяет чтению, а в одиннадцать – половине двенадцатого жизнь этого таинственного и свирепого существа окутывается мраком».

Поскольку непосредственно за этим следовала фраза о том, будто Колвин и Хенли считают все написанное им в Америке «галиматьей», возможно, Стивенсон хотел показать своим английским корреспондентам, что в его руке перо действует лучше, чем в их. Конечно, слабым местом вышеприведенного образчика стивенсоновского мастерства является то, что посвящен он Стивенсону. Никто не упрекнет его в пренебрежении к этой теме, имеющей для него неодолимое очарование; но, с другой стороны, своя душа, как и своя рубашка, ближе к телу. Тот, кто не интересуется собой, вряд ли способен будет рассказать что-нибудь заслуживающее внимания обо всех остальных людях; возможно, именно по этой причине в мировой литературе такой любовью пользуются эгоисты. Как заметил доктор Джонсон (пожалуй, немного грубо для джентльмена, который гордился своей вежливостью), если вам наплевать на свое брюхо, вы скорее всего станете плевать и на весь мир.

Естественно, такое хорошее настроение, а тем более такая «роскошная жизнь» не могли длиться вечно. Ежедневные расходы Стивенсона сократились до двадцати пяти центов и даже до меньшей суммы. В марте серьезно заболей сынишка его хозяйки, и Стивенсон, очень этим расстроенный, взялся ухаживать за ним. Он решил, что ребенок умирает, впал в истерику и написал Колвину совершенно безумное письмо. Мальчик остался жив, но сам Луис серьезно заболел и слег на несколько недель. Если бы ему не посчастливилось найти хорошего доктора, а у Фэнни не хватило бы здравого смысла пренебречь условностями и взять его к себе и терпения его выходить, он бы умер. К малярии прибавилось первое горловое кровотечение – Стивенсона настиг туберкулез.

«Я был очень болен, на грани скоротечной чахотки, – холодный пот, приводящие меня в полное изнеможение приступы кашля, такой упадок сил, что я не мог говорить, лихорадка и все прочие безобразные симптомы этой болезни…»

Вероятно, это была его «судьба», но «романтику» в ней обнаружить трудно, тем более что из-за болезни он в течение многих недель совершенно не мог работать. К тому же, как ни странно сравнивать чахотку и больные зубы, ему, помимо всего, необходимо было срочно привести в порядок рот.

Казалось бы, союз Фэнни и Луиса при ее и его бедности чистое безумие. Однако – как прав был Хенли – у Луиса и мысли не возникало отказаться от брака, ради которого в первую очередь он предпринял свое мучительное путешествие. В письме к Госсу (от 16 апреля) Стивенсон с полной уверенностью говорит о «будущей жене». Знал ли он в течение всего этого времени, что ему опять удастся «упасть на все четыре ноги» и, как всегда, две из них будут отцовские? Так или иначе, в мае он получил из Эдинбурга телеграмму следующего содержания: «Рассчитывай на двести пятьдесят фунтов в год». «Послание с небес», как назвал ее Луис. Каким образом он этого добился? Говорят, будто Фэнни «воззвала» к мистеру Стивенсону, но мне кажется куда более вероятным, что посредником между отцом и сыном был известный нам опытный законник и прекрасный друг Чарлз Бэкстер. Письма Луиса к нему, несомненно, предназначались для родителей, и просьба продать книги и переслать деньги оказалась последней каплей. Легко можно представить полные слез глаза миссис Стивенсон, жалобно устремленные на мужа, в душе которого отцовская любовь борется с оскорбленной гордостью, гневом и желанием соблюсти приличия. Говорят, что в письме, предпосланном первому чеку, содержалось требование отложить женитьбу на возможно долгий срок. Если и так, требование это выполнено не было – наши измученные влюбленные сочетались браком в мае 1880 года. Никто не удивится, узнав, что церемония была торжественная, но невеселая. Самым примечательным, помимо того, что Фэнни назвалась вдовой, был подарок пастору, сделанный Стивенсоном, – экземпляр книги мистера Томаса Стивенсона, посвященный защите христианства. Был ли этот иронический жест таким уж случайным?

С точки зрения той верхушки средней буржуазии Эдинбурга, к которой принадлежали Стивенсоны, венчание это, видимо, нарушало условности, хотя Роберт Луис проявил необычайную предусмотрительность, заручившись услугами пресвитерианского пастора – выходца из Шотландии. Но что нам сказать о медовом месяце? Если ему и не хватало «романтики» в общепринятом смысле слова, то он все же протекал при таких необычных обстоятельствах, что должен был удовлетворить даже Стивенсона. Пусть тот или иной из запечатленных им фактов немного преувеличен, вряд ли так уж часто встречается новобрачная на десять лет старше мужа, разведенная жена и мать двенадцатилетнего сына, и новобрачный, которому куда нужнее была бы санаторная палата, чем спальня молодоженов; многие ли избирали в качестве своего первого дома стоящий возле выработанной штольни полуразрушенный, замусоренный барак, где жили раньше шахтеры и который Стивенсоны заняли по праву, вернее, бесправию скваттеров. [84]Факты именно таковы, и история, рассказанная в «Скваттерах Сильверадо», – это настоящая история, герои которой – Фэнни, Луис и Ллойд, а время действия – медовый месяц Стивенсонов. Книга была создана в 1882 году на основании записей в дневнике и опубликована в журнале и отдельным изданием в конце следующего года. Как ни удивительно, мистер Томас Стивенсон не возражал против этого, но ведь к тому времени Роберт Луис добился положения и приобрел имя как писатель для детей, да к тому же лица, подвергшиеся критике в «Скваттерах Сильверадо», были в большинстве своем американцы.

Слишком мало написано на тему: медовый месяц и как его выдержать. Предположим, Фэнни была бы девицей из хорошего семейства (деньги и пасторы), и счастливая пара отправилась бы после свадьбы на континент (под дождем конфетти и градом старых туфель), как это было принято в прошлом веке. О чем бы мы могли рассказать читателю? Лишь о разочаровании, вызванном скукой и внутренним одиночеством. Но в данном случае наш романтик с богемными привычками попал в крепкие руки американки-переселенки. Благодаря таланту Луиса и он сам, и его близкие кажутся нам нашими современниками, и мы забываем, что с Фэнни в молодости могли еще снять скальп, что она принадлежала к поколению американских женщин, которые должны были справляться с любой трудностью или погибнуть сами и погубить семью. Сильверадо! Стивенсон такой чародей слова, что под его пером все кажется прелестным, и он приложил все свое виртуозное мастерство, чтобы сделать Сильверадо заманчивым. Действительность же, по-видимому, была кошмарной. Я видел один или два таких, правда, уже убранных шахтерских поселка после того, как их покинули люди! Сильверадо не был приведен в порядок, но на веселых и добрых страницах «Скваттеров Сильверадо» меньше всего места уделено уродству оскверненной разработками горы, грязи, оставленной шахтерами в поселке, неудобствам, трудностям и даже опасностям в жизни Стивенсона и его новой семьи.