Михаил Ботин - За свободу Испании

Правда, прием в этом высоком учреждении был оказан мне на должном уровне.

— Войдите, молодой человек, — пригласил облвоенком, — садитесь и расскажите, в чем у вас нужда?

— Учиться хочу на командира Красной Армии,— взволнованно, с надеждой глядя на большого начальника, произнес я...

— Дорогой юноша, к большому сожалению, опоздали вы на несколько дней: было у нас два места для посылки на учебу, но и они уже распределены. Больше разнарядки в этом году в военные школы не будет.

Увидя мое расстроенное лицо, облвоенком попытался успокоить:

— Не огорчайтесь, юноша, у вас еще все впереди!

Что же делать, не ждать же у моря погоды? Кто его знает — будет разнарядка в военное училище и смогу ли я ее получить в будущем году? Остается единственный путь: прибавив себе три лишних года (паспортов тогда не было), подать заявление в райвоенкомат с просьбой зачислить добровольцем в Красную Армию (в ту пору призывной возраст был 22 года, а мне едва исполнилось 18 лет). И вот я на приемной комиссии. Председатель интересуется, почему хочу идти в армию раньше установленного срока?

— Люблю военное дело и мечтаю стать красным командиром, чтобы научиться защищать Родину, — ответил с юношеским пылом...

Члены приемной комиссии пошептались между собой и, к счастью, удовлетворили просьбу.

— Хорошо,— сказал председатель, — пошлем вас в артиллерию, там очень нужны грамотные люди. Будете исправно служить, на следующий год можете быть посланы в военное училище. Идите на медкомиссию.

Медицинская комиссия определила: здоров, физически развит, к службе в Красной Армии годен. Так я стал красноармейцем артиллерийского полка, стоявшего на берегу Каспия. В многонациональном пролетарском городе передо мной открылись новые горизонты. Город поразил напряженным трудовым ритмом, теплотой и сердечностью местного населения в отношении к красноармейцам.

— Расскажи-ка мне, дружок, о своей альмаматер. Какие там были порядки? — попросил однажды комиссар. Дело было в выходной день, мы сидели под сенью берез, одетые по-спортивному. Времени оказалось предостаточно, никто не мешал, и вся обстановка располагала к задушевной беседе. Мой рассказ выглядел примерно так.

Во второй половине августа 1931 года я прибыл в столицу скорым поездом и после веселых дорожных приключений с трудом разыскал летний лагерь военной школы. До революции там размещался лагерь московского юнкерского училища, питомцы которого жили в длинных приземистых деревянных бараках. На стенах помещений сохранились выцарапанные перочинными ножами надписи, имевшие целью увековечить их авторов и оставить для грядущих поколений юнкеров следы «изящного» остроумия. Наряду с надписями, не подлежащими воспроизведению, были доступные: «Его благородие, господин поручик (фамилия стерта) — круглый дурак и остолоп, что может клятвенно подтвердить юнкер выпускного класса Завалуев». А ниже реплика: «Ты, Завалуев, сам выдающийся дурак, что может под присягой засвидетельствовать портупей-юнкер князь Гоберидзе».

К слову сказать, все попытки замалевать белилами эти юнкерские упражнения, не привели к ожидаемым результатам. «Умствования» упорно выпирали из-под облезшей со временем краски и неумолимо напоминали о царских остолопах, канувших в Лету.

Объединенная военная школа имени ВЦИК размещалась в Кремле и готовила кадровых командиров среднего звена по трем военным специальностям — общевойсковиков, артиллеристов и кавалеристов. Успешно сдав вступительный экзамен, я был зачислен сразу на второй курс артиллерийского отделения. Для жизни и учебы курсантов были созданы прекрасные по тому времени условия. В определенные дни, главным образом в воскресенья и большие праздники, мы несли караульную службу по охране Кремля и входа в Мавзолей В. И. Ленина.

Курсантам активно прививали вкус к спорту. Это и упражнения на гимнастических снарядах, и кроссы на 5-10 километров, а зимой — лыжи.

Строевая подготовка находилась также в центре внимания командиров. Они заботились о нашей выправке, подтянутости и образцовом внешнем виде. На военных парадах, проводившихся на Красной площади, кремлевские курсанты восхищали трудящихся столицы монолитным строем, безукоризненным равнением, чеканным шагом.

Конное дело на кавалерийском и артиллерийском отделениях ставилось на высокий уровень. Им занимались по усложненной программе, разработанной инструктором высшего класса верховой езды итальянцем Лирой, в былые годы готовившим по этому виду спорта молодого испанского короля Альфонса. Методика обучения курсантов верховой езде, применявшаяся Лирой, отличалась своеобразием. Заметив ошибку в посадке или в другом упражнении, он из центра манежа безошибочно наносил хлесткий удар концом длинного бича по руке или ноге курсанта, при этом картинно улыбался и произносил «пардон-извиняюсь». По сложившейся традиции жаловаться на Лиру за его приемы обучения никто не рисковал. Разве только кто-нибудь из потерпевших, смахнув предательскую слезу, замечал: «Небось испанского короля Альфонса не ласкал своим бичом»...

Занятия по общеобразовательным предметам, артиллерии и общественной подготовке, тактике и другим предметам проводили высококвалифицированные преподаватели. Образцом для курсантов были курсовые командиры Реаль, Недоговоров и Лосихин. Прекрасные спортсмены, лихие конники, отличные строевики, отменно владевшие личным оружием, они, несмотря на строгость и высокую требовательность, пользовались среди курсантов непререкаемым авторитетом. Мы всячески старались быть похожими на них.

Хорошо в школе была поставлена партийно-политическая работа. Здесь учились представители многих национальностей. Все они сплачивались в единую дружную семью и воспитывались горячими патриотами Страны Советов. Этой цели безраздельно служили и все культурно-массовые мероприятия, которыми обычно руководил инструктор политотдела молодой в ту пору Исаак Дунаевский, впоследствии широко известный, талантливый композитор.

— Спасибо, спасибо, Михаил. Но хотел бы представить, как ты учился, как обстояли дела с дисциплиной,— перебил меня Власенко.

Продолжение беседы не казалось трудным, тем более что с учебой был в ладах, зачеты и экзамены сдавал вполне успешно, увлекался конным спортом, пользовался доверием у товарищей и курсового командира Реаля.

А вот с дисциплиной за два года учебы в школе один раз здорово проштрафился и понес строгое взыскание.

Случилось это уже на выпускном курсе. Назначив свидание со знакомой девушкой Наташей, работницей «Трехгорки», отправился в Нескучный сад на Воробьевых горах. В разгар мая, когда зацвела сирень и заливчато пели соловьи, не заметил, как пробежало время, и опоздал с возвращением на пять минут. Это считалось грубым нарушением порядка. В контрольно-пропускном пункте у меня отобрали удостоверение личности. Кое-как про-вел ночь на Киевском вокзале. Ранним утром предстал перед курсовым командиром, который наказал меня месяцем неувольнения в городской отпуск. Наши встречи с Наташей на длительный срок прекратились, так как в июне выпускной курс выехал на все лето в лагеря, где предстояло провести зачетные учебно-боевые стрельбы. Наташа не могла простить мне нарушившихся встреч, а мне было просто не до того. Не успев расцвести, наши взаимные чувства увяли.