Александр Чудаков - Антон Павлович Чехов

Еще из Таганрога Чехов писал младшему брату Михаилу: «Среди людей нужно сознавать свое достоинство». Студентом 2-го курса он напишет старшему брату резкое письмо, говорящее о чувстве достоинства «много раз сеченного» молодого человека:

«Александр!

Я, Антон Чехов, пишу это письмо, находясь в трезвом виде, обладая полным сознанием и хладнокровием. […] Если я не позволяю матери, сестре и женщине сказать мне лишнее слово, то пьяному извозчику не позволю оное и подавно. Будь ты хоть 100 000 раз любимый человек, я, по принципу и почему только хочешь, не вынесу от тебя оскорбления. […] Слово “брат” […] я готов выбросить из своего лексикона во всякую пору». Это было первое письмо из тех, которые напишет на эти темы братьям Чехов, – о человеческом достоинстве, воспитанности и самовоспитании, об отвратительности лжи, о сострадательности и мужестве.

«Я страшно испорчен тем, – писал Чехов, – что родился, вырос, учился и начал писать в среде, в которой деньги играют безобразно большую роль». В лавке отца Антон должен был записывать в тетрадь каждую вырученную сумму (а в их торговом заведении счет шел на копейки) и потом под щелканье счетов выслушивать сентенции Павла Егоровича об экономии.

Бедность постигла семью, когда Чехову было 16 лет. Позже, оставшись в городе один, благодаря тогдашней таганрогской дешевизне и житью «на хлебах», он не голодал, но со всем остальным было туго. Приходилось ходить на урок в конец города в рваных сапогах (по таганрогской грязи). Из гимназического мундирчика он давно вырос, полы не сходились, рукава были коротки. Он не мог внести постоянный залог в два рубля в городскую библиотеку, но забирал его обратно весной и снова вносил осенью, получив за урок.

Уехавшие в Москву члены семьи бедствовали. Доходов не было никаких. Павел Егорович долго не мог устроиться на службу. Жили на Драчёвке, все шестеро в одной комнате под лестницей (не это ли вспомнил Чехов, описывая в рассказе 1886 года «На мельнице» горькую бедность: «Все мы вшестером в одной комнате спим»); старшим братьям из-за тесноты приходилось спать в чулане. «Мы здесь не знаем ни говядины, ни картошки, ни рыбы, – писал Павел Егорович сыну в Таганрог. – У нас пища одна – все суп да суп с грибами».

Сохранившиеся письма рисуют, в какие мелочные, копеечные расчеты была погружена вся разбросанная судьбой семья. «Во-первых, само получение денег уже стоит мне большой потери времени и гривенника, затем, купивши инструменты, надо заплатить извозчику за перевозку домой ко мне – 30 коп. Да упаковка что будет стоить – черт его ведает. […] Надо обтягивать холстом, это тоже деньги, да еще большие деньги стоит, а далее перевозка на вокзал опять 30 коп. и за провоз черт знает сколько». Так писал Антону Александр в первом известном нам письме, от 4 октября 1875 года. «Начал писать тебе сю грамоту, – пишет он через два года. – Когда пошлю ее – неизвестно, ибо марки нет. […] Хотел было послать […] телеграмму, но рубля не оказалось».

Это была уже нешуточная бедность. «Ждали от тебя, – писала Чехову мать, – не пришлешь ли денег, очень было горько […], у Маши шубы нет, у меня теплых башмаков, сидим дома…» «Мамаша ждала от тебя 20 рублей, – писал отец. – Как услыхала, что прислано 12 рублей, залилась горькими слезами».

Николай, учившийся в Училище живописи, ваяния и зодчества, ходил без пальто, по снегу в рваных сапогах на босу ногу. Александр дал ему свои чулки, и он «их так износил, что остались одни голенища чулочные». В комнате было холодно, и Николай со своим другом Ф. О. Шехтелем, будущим известным архитектором (строителем здания МХТ, Ярославского вокзала), выходили на добычу – таскали с проезжающих по Драчевке подвод дрова.

В 1883 году, уже будучи автором целого тома рассказов и юморесок, Чехов писал брату, что «нет сил переменить свой серенький, неприличный сюртук на что-либо менее ветхое» и что денег «и на извозца нет». (Как следует одеться Чехов смог только после первых гонораров «Нового времени», в 1886 году.) Бедность отступала медленно; только в 1885 году, как одно из важнейших событий в жизни семьи, Чехов отметил то, что еще «недавно забирали провизию (мясо и бакалею) по книжке (в долг. – А. Ч. ), теперь же я и это вывел, все берем за деньги». Даже в 1886 году, для празднования своих именин, он просит у приятеля вилки, чайные ложки, мелкие тарелки, стаканы (письмо М. М. Дюковскому, 16 января).

Унизительней всего были эти ежечасные проявления бедности. Мелочи, которые не должны замечаться, захватывали непропорционально большую область в сознании, теснили духовное, занимали его место. Трудно освободиться от власти догм, внушенных воспитаньем и средой. Но, быть может, нужны еще большие духовные силы, чтобы противостоять рождаемым этой средой мелочам быта.

Влияние всего этого на душу человека Чехов изобразит потом в своих рассказах. Он покажет, как средний человек погружен в быт и так сращен с ним, что ему не вырваться, не выбиться, что он думает о нем ежедневно и еженощно и даже в горячечном бреду будет говорить про новые подметки («Гусев»), – сфера ежедневной жизни была тяжела, и особенно для постоянно и к сроку работающего литератора. Очень выразительно изобразил ее сам Чехов в одном из писем 1883 года:

«Пишу при самых гнусных условиях. […] В соседней комнате кричит детиныш приехавшего погостить родича, в другой комнате отец читает матери вслух “Запечатленного ангела…” Кто-то завел шкатулку, и я слышу “Елену Прекрасную…” […] Постель моя занята приехавшим сродственником, который то и дело подходит ко мне и заводит речь о медицине. “У дочки, должно быть, резь в животе, оттого и кричит”. …Я имею большое несчастье быть медиком и нет того индивидуя, который не считал бы нужным “потолковать” со мной о медицине. Кому надоело толковать про медицину, тот заводит речь про литературу. […] Ревет детиныш!!»

Близкую к этой картину, рисующую условия жизни Чехова в многолюдной семье, дает Ал. П. Чехов в рассказе «Завтра экзамен» (1884), написанном в июле 1884 года под впечатлением недели, проведенной им в июне в родительской квартире. В этом произведении, за исключением отца и автора, действуют все наличествующие члены семьи [4] и даже пес Корбо, «собака без спины», не раз упоминаемая в письмах Чехова.

«Студент-медик 5-го курса, Антон Павлович, сидел у своего письменного стола и читал курс “Гигиены”. Завтра – экзамен. […] Не прошло и четверти часа, как дверь тихонько отворилась и в щель просунулась сморщенная, как печеное яблоко, физиономия тетиньки […].

– Корбинька, Корбинька, Корбо, иди поесть… Ты, бедный, нынче не ел… Корбинька!»

После диалога с Антоном Павловичем «тетинька» уходит, но появляется другой член семьи: «Маменька вошла.