Алексей Суворин - Дневник А.С. Суворина

Ковалевский сказал, что сам ничего не может сделать, и повел их к министру финансов особыми переходами. Но они подошли почти к кабинету Витте и оттуда вдруг улизнули.

Через два дня от Ермолова предложение (дело было горячее), что такая-то комиссия, в виду ее полезности и солидности, заслуживает полного внимания. Вел. князьям, очевидно, сказали, что, если в министерстве финансов они встретят затруднения, то обратились бы к Ермолову. Витте тут и провалил их.

Братья Толь, сыновья одной важной дамы у императрицы-матери, образовали дутое предприятие в Лондоне и прислали удостоверение, что три миллиона внесены в Лондонский банк, и просят, чтобы акции котировали на петроградской бирже. Они явились к Ковалевскому с рекомендательными письмами от важных дам, которые говорили, что императрица просит за них. Ковалевский говорил им, что акции допускаются на бирже только тогда, когда предприятие заявит о своей деятельности, представит первый отчет, напр., и т. д. Бр. Толь указывали на императрицу, которая, таким образом, поддерживала мошенничество, ничего в этом деле не понимая, а просто по доброте души. Ковалевский отказал и просил их адресоваться к Витте. Витте посоветовал Ковалевскому не отказывать прямо, в виду таких ходатайств, а потребовать от них кое-каких подробностей, которых они не представят, конечно.

Проходит несколько дней. Один из Толей является к Ковалевскому с ходатайством о займе у казны 2 1/ 2миллионов.

— «У вас есть какой-нибудь залог, какая-нибудь собственность?»

— «Есть старое судно, за которое мы заплатили 25 тыс. руб».

— «Так как же можно дать 2 1/ 2миллиона под залог старого судна?»

— «А ведь датчанину дали 2 миллиона».

Действительно, дали, благодаря все матушке-императрице. Какой-то датчанин явился в Петербург, начал предприятие с грошовыми средствами и разорился. Уехал на родину, дождался императрицы, припал к ее стопам, и она собственноручным письмом просила своего сына Николая II дать эти 2 миллиона. Он надписал: «дать,» и дали.

— «Однако — сказал Ковалевский, — «мы с вами — оба сановника, оба служим государству, как же мы на него смотрим, если станем ходатайствовать о таких займах?»

Одной фрейлине матушка-императрица обещала заплатить ее долги в 400 тысяч руб., разумеется, на счет казны. С ее письмом эта дама явилась к императрице. Витте видит, делать нечего, стал торговаться с дамой и выторговал у нее 150 тыс., т.-е. дал всего 250 тыс. руб.

Императрица не пускала к себе Витте целых полтора года, узнав об этом поступке.

У нас все подобные вещи проходят шито и крыто. Следовало бы написать комедию и все это выставить, а чтоб она прошла, перенести дело во Францию, при Луи-Филиппе, и написать, что комедия — переводная. К сожалению, наши литераторы ничего этого не знают. Хорошо зная цензуру, такой комуфлет решительно можно было бы провести.

Слышал, что Куропаткина назначают на Кавказ, а на его место варшавского князя. Куропаткин никак не может поладить с великими князьями. Великое это горе — великие князья! Только мошенники уживаются с ними, потому что дают им наживаться.

24 февраля.

Во время бенефиса Кшесинской («Матильда», «Малечка») великий князь угощал за сценой шампанским. Отец ее говорил лакеям, чтоб они откладывали бутылки и отнесли к нему. Кто-то заметил ему что-то неприятное. — «Я буду жаловаться высшей театральной администрации». — «Директору театра?» — «Нет, не директору, не министру, а государю-императору!».

Покойная Богарне, любовница вел. кн. Алексея Александровича, завещала все свои родовые имения мужу Лейхтенбергскому в пожизненное владение (имения Скобелевские, доставшиеся ей, — сестре ее Белосельской, и Шуваловым). Лейхтенбергский составил духовное завещание, которым эти имения завещал своим наследникам. Государь это завещание утвердил. Лица императорской фамилии обязаны были представлять духовные завещания государю. Белосельским, разумеется, это было неприятно. Довели до сведения государя. Государь поступил умно: он сказал, что это утверждение духовного завещания имеет силу лишь постольку, поскольку оно законно: если оно незаконно в иных частях, то он ничего не имеет, если дело получит законный ход. А. Петр, ведет это дело.

Сенатор Закревский написал в «Times» письмо, где протестовал по поводу процесса Дрейфуса, против французских судов и давая понять, что во Франции начались неправедные дела со времени союза с Россией, уволен за это из сенаторов, вопреки закона — сенаторы несменяемы, так был огорчен этим, что обратился к Сипягину с просьбой, нельзя ли, это дело как-нибудь поправить. С целью этой поправки он написал брошюру, где выставлял себя жертвою недоразумения, что он якобы имел в виду только невыгоды союза между республикой и неограниченной монархией. Брошюра была напечатана в 2000 экземплярах и сдана казне. Сипягин представил государю. Государь прочел «с удовольствием», но выразил желание, чтобы сам Закревский уничтожил все 2000 экземпляров. Закревский заплакал от умиления и сжег весь запас. Вот, стало быть, еще жженая книга.

Лет 25 тому назад жена Закревского была замужем за господином, которого я знал, встречаясь с ним у Боровиковского. Закревский с нею жил. Был доктор Гаврилов, которого я тоже знал. Рассказывали, что этот доктор Гаврилов, был приглашен в имение супругов и «особенным лечением» свел его в могилу. Закревский женился на ней и получил огромное состояние.

Министр юстиции Муравьев «в отчаянии» и говорит, что теперь ему ничего не осталось, как выйти в отставку, ибо он не хочет уничтожения суда присяжных, которого желает Сипягин. На самом деле он был за это уничтожение и печатались статьи по его желанию в «Журнале гражданского права».

Горемыкин утверждает, что черновой проект закона об отдаче студентов в солдаты был написан рукою Витте.

— «Я за просвещенное самодержавие», — говорил он мне в прошлом году. Ему обязан я первым письмом о студенческой стачке в прошлом году, ибо это письмо есть ничто иное, как полемика с Витте т.-е. то, что я говорил ему против передачи дела в руки государя точно он — министр полиции или полицеймейстер, а против стачки в школе.

Обедал сегодня Татищев, приехавший из Лондона. В субботу он читает в Петербургском обществе Александра III часть биографии этого государя. Шильдер мне говорил, что это так льстиво, так льстиво что тошно становится. — «Павел I — все-таки интереснее Александра III», — говорил он. — «Павел был Гамлет, отчасти, по крайней мере положение его было гамлетовское и «Гамлет» был запрещен при Екатерине II». В самом деле, очень похоже. Разница только в том, что у Екатерины вместо Клавдия был Орлов и другие. Мне никогда это не приходило в голову прежде.