Алексей Суворин - Дневник А.С. Суворина

Витте находит, что положение безвыходное, вообще. Один из вел. кн. был у него за советом. Он отвечал, что у больного такая болезнь, что лечить ее можно, но выздоровеет ли он, это зависит от бога. Витте, конечно, пользуется своим положением. С Мирским они близки, но политики не касаются, так как не сходятся. Мирский мне говорил, что государь против земства, ибо у него засела в голове записка Витте против земства. «То, что в субб. будет опубликовано, удовлетворило бы публику 3 мес. тому назад, а теперь нет», — слова Витте. Я думаю, что он не высказывается, но говорят, что он был против приглашения в госуд. совет представителей городов и земств и реформы сената. Далеко не гений. Рассказал мне, что Абаза, быв. мин. финансов, после приема Куропаткина (он принял его в халате, с трубкой в зубах), сказал: «храбрый генерал. Далеко пойдет, очень далеко. Но разочаруются в нем, — у него, душа штабного писаря». Скальковский говорит, что Витте был бы хорошим министром полиции.

30 мая.

Ничего не выходит. Плохо пишется. Усталость в голове. Плохо спится. Утром встаешь с головной болью. За границу не поеду.

Дурново будто бы вместо Столыпина (в «Биржевых»). Вздор оказался. Некого выбирать. Все одни и те же. Земля клином сошлась… Молодых — никого. В Думе — никого. Разбойников много, разрушителей несть числа, а правителей нет, и дело идет и пойдет под гору. Настя говорила, что гадалка нашла на ее руке самую длинную линию — фантазию, артистичность. Очень немудрено.

Теперь кто едет из Петербурга, — берет револьвер, а потом билет. Ходить с револьвером, — ведь это значит, жить на войне. А П. А. Столыпин говорил мне:

— «Теперь лучше. Революция уменьшается. Губернаторы большею частью так доносят».

Верьте губернаторам!

Ничего не будет хорошего, когда нет госуд. людей. Страна не может управляться сама собой.

Чуковскому 23 года, жена, двое детей. Талант и искренний.

Что беспокоиться о будущем, когда оно для меня такое короткое? А все беспокоишься, точно жить будешь вечно или в могиле чувствовать, что делается у живых.

Дума желала бы министров ругать по матерному. Один депутат говорил — «Меня не пугается городовой, а министр еще меньше. Надо чтобы они пугались». У министров нет мужества, нет воли, и директива Столыпина слабая и неуверенная. А они и перед ним хамы.

Кауфман предложил университет в Саратове из лести к Столыпину. Гораздо больше условий за Воронеж. Это — родина Кольцова, Никитина, Крамского, Костомарова, Веневитинова, Афанасьева. Переход в степи. Леса, пригорки, Дон, Воронеж. Петр Великий со своим флотом. Митрофаний(?). Хотелось давно сказать, но все не успеваешь. А дать некому. Такая пустыня.

Гр. Витте в гос. совете сказал, что мы с 12 декабря 1904 г. по 17 октября 1905 г. прожили не год, а, может быть, полстолетия. Постарели на 50 лет, и потому все валится из рук. Кому было 20, теперь 50, кому 50, — теперь 100. Песок из …. сыплется, а все государственные вопросы решают. А у молодых нет молодости. Тоже отупели или с ума сошли от преждевременной старости.

Читал «Записки губернатора» кв. Урусова. Самохвальство и никакого ума. «Во дворце смотрят на нападение японцев, как на укус блохи… Спокойное и даже веселое состояние духа при дворе поразило меня…»

Сто раз начинал записывать, и никогда не хватало выдержки. С. И. Смирнова (Сазонова) чуть ли не с детства ведет дневник. Прославится!

Прежде переписывался, особенно с Чеховым. А теперь не с кем.

Рядом налево живет Рождественский, а через дом Куропаткин. Я между двумя падениями, между двумя хвастунами. Я никогда не хвастался, напротив, постоянно не доверял себе и до излишества. И советников было у меня мало. Бывало, с Лелей говоришь по душе, но это давно. Писать? Ведь и без того надоело, когда столько строчишь для газеты. Кому это нужно? Ведь и сам не заглянешь.

…Первую театральную пьесу я видел лет 13. До того я не был в театре. Давали «Узкие башмачки». Потом я в корпусе играл Потерского в водевиле «Путаница», переодевался евреем и имел успех, потом сторожа в пьесе «День великого государя» (Фридрих Великий). Капитан, устраивавший в Воронежском корпусе эти спектакли, вероятно, видел во мне комика.

31 мая.

Читал газеты. «Речь» приводит выписку из моего «Мал. письма» в самом искаженном порядке. Заключение: все, и капиталисты, и революционеры, и правительство — «по Сеньке и шапка, по Еремке колпак», как я сказал, но с добавлением, что и моя публицистика такая же. («Речь», 121): «Единственный вывод, который отсюда можно вывести, это тот, что по Сеньке шапка, по Еремке колпак. Очевидно, что универсальное заключение о русской жизни распространяется и на публицистику А. Суворина».

А на публицистику «Речи», на министров Витте и Столыпина, на… Думу?

Да и публицистика «Речи» такая же. Все стало дрянью, именно дрянью. Когда народ голоден, беден и невежествен, то во имя его может создать что нибудь смелый гений, а не подделывания под него, не дворяне с добрыми намерениями, но без дел, не буржуа-кадеты, у которых гораздо больше капиталов, чем талантов и ума. Брызгать слюною и приготовлять яд в своей аптеке и продавать его из-под полы — не бог весть какая заслуга. Его продают левые и открыто, даже даром раздают: сделайте одолжение, насыщайтесь и насыщайте других. «2 коп. брошюрки, — и мы от них свет увидели», — (говорит) «Русск. Бог.» (май, стр. 92, ст. Тана). «Раньше к нам никакие вести не доходили, как в заколдованное царство». И еще скажу: «дороже платить у нас денег нет. Оставьте себе рублевые книги». Мы говорили: «Дай бог доброго здоровья хоть за двухкопеечные».

— «Все Кауфмана моют, — говорят депутаты в кулуарах. — Его не отмоют, все равно, что арап».

«Речь», говоря, что я выжил из ума, говорит то же о Тане. Утешение! Не бог весть какой ум у г. Милюкова! Если бы он был у него, не то бы было. Когда он будет министром, наделает глупостей не мало. Но это будет не при мне.

«Батюшка с гвоздикой» — думские попы.

М. Ковалевский о Витте в «Русск. Вед.» что он консерватор. Это и верно теперь. Он «растерялся, когда мы говорили с ним о прошлом, растерялся, но не струсил». Когда растеряется, значит струсил. Он видит свои ошибки и ошибки Столыпина. Это барин, пожалуй, во вкусе старых бар, но без госуд. ума.

2 июня.

Вчера Столыпин читал в г. Думе обвинительный акт. 55 депутатов обвиняются. Сегодня решение Думы, — выдаст ли их? Столыпин хочет, чтобы Дума не выдала, ибо хороший предлог для роспуска.