Зоя Воскресенская - Под псевдонимом Ирина

Сначала мы дружили вдвоем. Потом к нам присоединился мой муж. Вскоре в Хельсинки приехал Борис Аркадьевич Рыбкин. Это уже была компания, и мы все свободное от работы время проводили вчетвером.

К тому времени Зоя Ивановна сдала свою комнату и жила в одной из комнат нашей квартиры. Поэтому, как правило, мы встречались у нас — к нам приходил Борис Аркадьевич. Очень скоро я стала замечать, что он неравнодушно относится к Зоеньке. И она, как я почувствовала, тоже была к нему небезразлична.

Мои подозрения в их симпатиях очень скоро оправдались. Однажды Борис сказал мне, что Зоя ему очень нравится, но она, по его мнению, на него не обращает никакого внимания. Я ответила ему, что он не прав, и просила поверить моему женскому чутью. Он сомневался. Тогда я предложила: «Знаешь что, Борис?! Вот пока Зои нет, давай забирай все вещи и вези к себе. А когда придет, я скажу ей, что она больше здесь не живет, и все объясню».

Так мы и сделали. Когда пришла Зоенька, то она сразу заметила опустевшую комнату, а я с серьезным видом сказала ей: «А ты здесь больше не живешь». От изумления и непонимания она просто не могла ничего сказать. Тогда я обняла ее и тем же серьезным тоном добавила строго: «Ну, хватит мучить мужика. Ты что, не видишь, он уже весь высох?». И, уже смеясь, все ей объяснила. Поскольку все ее вещи действительно были у Бориса, она под моим конвоем отправилась к нему домой. Так, как в сказке, они и стали жить вместе.

Впоследствии мы с Зоей Ивановной часто гуляли вместе по улицам Хельсинки. И только много позже я поняла, что зачастую эти прогулки использовались ею и для того, чтобы убедиться, нет ли за нами слежки. Поняв это, я стала уже сознательно помогать ей обнаружить за нами наблюдение и помочь ей с кем-нибудь тайно встретиться.

Люди, которые вели за нами наблюдение, устроили свой наблюдательный пункт прямо против нашего дома, и из окна им было хорошо видно, когда мы выходили на улицу. Поскольку мы с ней почти одного роста, то Зоенька нередко надевала мое пальто и шляпку и уходила из дома, особенно в вечернее время. Иногда мы обе переодевались, то есть менялись одеждой, и обе выходили на улицу, но с небольшими интервалами, я впереди, она сзади.

Часто мы делали так. Неспеша шли по улицам, вместе заходили в магазин, что-то рассматривали, иногда даже покупали какую-нибудь мелочь, а потом шли на выставку или на вернисаж, а там через некоторое время я уходила, а она оставалась, или наоборот, — я продолжала рассматривать картины, а она потихоньку исчезала. Я знала, что оставаясь, она либо с кем-то встречалась там же, на выставке, либо затем тоже уходила, используя другой выход.

Однажды, гуляя таким образом по магазинам, даже я заметила одного мужчину, который неотступно следовал за нами, и на очень небольшом расстоянии, так что мог слышать наши разговоры. Зоенька же обратила внимание на этого человека и тихонько шепнула мне: «Смотри, как я его сейчас прогоню. Продолжая осматривать витрины и прилавки магазина, она около мясного отдела, обращаясь ко мне, но в упор смотря на нашего преследователя, громко сказала: «Хочешь, Надюшка, я тебе шпик покажу?!» — и этот мужчина моментально исчез из магазина.

Помню, часто летом и даже осенью мы выезжали на машине на природу. Иногда это были действительно выезды за город на шашлыки, но в таком случае с нами был Борис Аркадьевич. А когда мы ездили втроем, то это была ее работа. Осипов сидел за рулем, а мы с Зоенькой сзади. Останавливались где-то в лесу, и пока мы с мужем готовили еду, Зоя Ивановна на это время куда-то исчезала. Теперь думаю, что она встречалась с Павлом Судоплатовым, который за два года до ее смерти некоторое время жил у нас на даче в Переделкине.

В Финляндии мадам Вуолийоки была весьма популярна. В деловых кругах ее называли мадам Терва Пяа (здравомыслящая голова). Талантливый, обаятельный прогрессивный деятель с мировой известностью, она была великим экспериментатором. Разносторонняя предприимчивость в сложных жизненных обстоятельствах, широкая эрудиция характеризовали ее.

Эстонка по национальности, она вышла замуж за финна, и Финляндия стала ее второй родиной. Получив отличное образование в Петербургском университете и в Берлине, она была удостоена звания магистра философии.

На наследство, доставшееся от умершего мужа, Вуолийоки приобрела лесопильный завод и основательно изучила лесопромышленный мировой рынок.

Кризис, разразившийся в 1929 году, разорил ее. На последние деньги она завела на севере сыроваренный завод. Но и он обанкротился. Тогда ее деловой дар перебросился на сельское хозяйство. Купила небольшое имение, наняла рабочих, завела животноводческую ферму, углубилась в сельскохозяйственную науку, и поместье ее приносило немалый доход.

Затем бразды правления она передала в руки компетентного управляющего, а сама засела за письменный стол и принялась писать пьесы, которые быстро обрели известность, шли во многих странах мира. На наших сценах ставились ее драматические произведения «Женщины Нискавуори», «Каменное гнездо», «Юстина».

Вуолийоки была большим другом Советского Союза, не скрывала своих симпатий к нам. Она и ее единомышленники оказали влияние на мирное разрешение непопулярной «зимней войны», советско-финского конфликта 1939–1940 годов. Активно выступала она против финнско-германского альянса в 1941 году и возглавила финляндскую «шестерку» горячих сторонников мира.

В бытность в Финляндии мы с мужем подружились с мадам Вуолийоки. Узнав, что мы в Швеции, она в 1942 году приехала в Стокгольм. Ей понадобилось лечить больную печень, и она устроилась в местную больницу Красного Креста. Отсюда позвонила мне домой и просила ее навестить.

Я приехала в больницу с цветами и фруктами, прихватив в сумочке два тоненьких блокнота, на которых можно было писать заостренными палочками. Блокноты были с «секретом». К верхнему краю гладкой деревянной дощечки была прикреплена прозрачная пленка, и на ней четко проступали оттиснутые черные буквы. Но стоило приподнять прозрачный листок, как все написанное исчезало.

Один блокнот я передала мадам Вуолийоки и написала на нем палочкой: «Нас здесь могут подслушивать. Будем переписываться». Меры предосторожности были необходимы. За нашим другом, приехавшей из воюющей Финляндии, шла слежка, и мой визит к ней не мог остаться незамеченным.

Хэлла Эрнестовна хорошо владела русским языком, но говорила с очень милым акцентом, сопровождавшим смешные обороты речи (например: «безрабочие волноваются», или «я сегодня повесилась — сто тридцать килограммов, майи гот, как много», или «я не могу обходиться без шинка» (ветчины)).