Анна Маркова - Святитель Тихон. Патриарх Московский и всея России

«Ну уж вы там как хотите… дело ваше».

Но Тучков весьма ошибался в действительном положении дела с введением нового стиля. Святейший Синод решил указов о введении нового стиля епархиальным архиереям не посылать, пока не будет возможности получить из типографии экземпляры послания и приложить послания к указам. Таким образом епархии указов в это время еще не получили и посему нового стиля у себя официально не объявляли и не вводили. Что касается Московской епархии, то, заранее предполагая возможность провокации со стороны Тучкова и заранее приготовляясь к возможности в этом случае безболезненного «отступления на старые позиции», епископ Иларион совместно с председателем Епархиального Совета проф. протоиереем В. Виноградовым испросили у Патриарха разрешения указы о введении нового стиля разослать тотчас же только по церквам одного города Москвы (духовенство и народ которой были непосредственными свидетелями оглашения патриаршего послания в храме Покровского монастыря в присутствии самого Патриарха) и таким образом фактически ввести новый стиль только в городе Москве. В отношении же прочих церквей всей Московской епархии испрошено было разрешение таких указов не посылать до напечатания и рассылки объясняющего дело патриаршего послания, и таким образом в этих церквах нового стиля официально тоже не объявлять и не вводить.

Таким образом, новый стиль был официально объявлен и введен исключительно только в церквах города Москвы, и нигде больше. При такой ситуации можно было, чего Тучков не подозревал, легко, в случае нужды, возвратиться на старый стиль. Так и пришлось сделать. Когда оказалось, что и к 5 ноября нового стиля послание еще не напечатано, то Патриаршее Управление, упираясь на брошенную Тучковым делегации неосторожную фразу – делайте, как хотите – сочло себя вправе возвратиться на старый стиль. С согласия Патриарха, по распоряжению епископа Илариона (как управляющего Московской епархией) Московский Епархиальный Совет около означенного числа разослал по московским церквам указы, в которых сообщалось, что, вследствие задержки с печатанием патриаршего послания, введение нового стиля откладывается на неопределенное время. Получив такие указы, все московские приходы, три недели тому назад, хотя и вполне спокойно и покорно воле Патриарха, но с большим прискорбием перешедшие на новый стиль, теперь тотчас же с большой радостью возвратились на старый. На другой же день от нового стиля в церковной жизни патриаршей Москвы не осталось и следа. Такой оборот дела был совершенно неожиданным для Тучкова. Но он попытался поправить дело своеобразной своевольной дерзкой выходкой. Он приказал типографии наконец напечатать патриаршее послание и, хотя он знал, что оно уже отменено, распорядился расклеить его на всех афишных столбах Москвы. Этим путем он хотел явно ввести в заблуждение церковных людей, приезжающих из провинции, чтобы те, читая расклеенные везде экземпляры послания, думали, что новый стиль действительно введен и действует в московских церквах. Но и здесь Тучков имел мало успеха: все приезжающие в Москву церковные люди, смущенные тем, что они читали в послании, спешили обратиться за справками в ближайшую московскую церковь, а там им с торжеством объясняли, что «это было, да прошло». Раздраженный неудачей этой новой своей попытки взорвать изнутри Патриаршее Управление и Патриаршую Церковь, Тучков обрушил свой гнев на двух лиц, которых он считал главными виновниками своей неудачи, – епископа Илариона и протоиерея Виноградова. Епископа Илариона он вскоре арестовал и отправил в концентрационный лагерь, а отцу Виноградову запретил появляться в Патриаршем Управлении и принимать в нем какое-либо участие на два месяца, угрожая в противном случае и ему судьбою епископа Илариона. За это время, в декабре месяце Тучков опубликовал в советских газетах новое «патриаршее послание», в котором сообщалось, что Патриарх объявленного им нового стиля не отменял, но что разрешается на местах, с согласия местных советских властей, праздновать наступающий праздник Рождества Христова и по старому стилю. Какого происхождения был тот «документ», мне не удалось выяснить, так как он через Патриаршее Управление вовсе не проходил, никому он не рассылался и дальше советских газет не пошел; ни оригинала его, ни копии не имелось, и, главное, никакого применения он в церковной жизни не имел. Везде и всюду в Патриаршей Церкви, беспрепятственно со стороны советских властей, служили по старому стилю. Видимо, этот документ, кстати сказать, составленный кем-то и как-то наспех, понадобился Тучкову, чтобы затушевать перед какими-то высшими советскими властями полную неудачу своих махинаций при попытке навязать Патриаршей Церкви новый стиль.

После этого вопрос о введении нового стиля в Патриаршей Церкви не поднимался со стороны советской власти до осени 1924 года. В это время при ЦИКе образовался особый комитет по церковным делам. Председателем этого комитета был Смидович, который, в противоположность Тучкову, производил впечатление серьезного государственного человека. Он пригласил к себе на совещание по вопросу о новом стиле представителей от Патриаршей Церкви и обновленческого управления. Со стороны Патриаршей Церкви явились: епископ Николай (Добронравов) – выдающийся представитель старого ученого московского духовенства, магистр богословия, автор магистерской диссертации об обете Иеффая, архиепископ Серафим (Александров) и проф. протоиерей Виноградов. Со стороны обновленцев – протоиерей Красотин. Совещание состоялось в присутствии Тучкова во втором доме Советов на углу Никитской улицы, где принимал просителей и сам Калинин. Совещание открылось вступительной речью председателя Смидовича, имевшей чисто деловой тон и характер и вскрывавшей серьезные хозяйственные государственные трудности, возникавшие из наличия в церкви старого стиля при узаконенном в гражданском быту новом стиле, и именно из факта, что рабочие фабрик и заводов празднуют и не работают каждый праздник дважды: и по новому стилю – в законном порядке, и по старому – в своевольном порядке, или, лучше сказать, беспорядке. Смидович обращался к патриотическому чувству и государственному разуму собравшихся и просил прийти на помощь государству установлением единого стиля, а именно нового. От делегации первым говорил протоиерей Красотин, речь которого представляла собой грязный поток самой бесцеремонной клеветы на «тихонцев», которые будто бы исключительно из контрреволюционных побуждений отказываются от принятия нового стиля и тем затрудняют и обновленцам повсеместное введение у себя этого стиля. Во время этой совершенно неделовой речи Смидович углубился в разбор каких-то лежавших перед ним бумаг и явно показывал, что от представителя обновленцев он ничего нового и значительного не ожидает. Но зато он сразу превратился в слух и внимание, когда заговорил представитель Патриаршей Церкви епископ Николай, который, совершенно игнорируя легкомысленные клеветнические выпады Красотина, спокойно и деловито стал разъяснять, что при всем сочувствии к хозяйственным нуждам советского государства, Патриаршая Церковь, по целому ряду канонических и церковно-бытовых причин, никак не может принять новый стиль. Длинная обстоятельная речь епископа Николая охватывала вопрос всесторонне и исчерпывающе. Архиепископу Серафиму оставалось только заявить о своем полном единомыслии с епископом Николаем. Но это решительное и безусловное отклонение нового стиля не удовлетворило Смидовича, и он попытался еще раз, и, по-видимому, совершенно искренно, апеллировать к патриотическому чувству, обрисовывая в ярких красках крайне затруднительное положение, создаваемое массовым прогулом рабочих в церковные праздники по старому стилю. На эту, в своем роде весьма убедительную, речь третий представитель Патриаршей Церкви проф. протоиерей Виноградов ответил еще более убедительным даже, как оказалось, для самого Смидовича аргументом против введения нового стиля. «Государственная власть, – ответил он, – требуя от нас введения нового стиля, требует тем от патриаршей Церкви, во имя хозяйственных интересов государства, чрезвычайной жертвы, затрагивающей коренные основы ее организации и долженствующей неминуемо вызвать в ней крайне опасное внутреннее потрясение. Но мы хотели бы знать, может ли государственная власть гарантировать нам, что эта крайне рискованная для нас жертва не окажется вскоре же совершенно ненужной и бесполезной для советского государства, стоящего на почве самой резкой антирелигиозной идеологической позиции коммунизма? Мы хотели бы именно получить от вас, как от авторитетного представителя власти, авторитетный ответ на следующий вопрос: может ли советская государственная власть дать нам твердую гарантию в том, что она через тот или другой период времени, через несколько месяцев или год-два, из чисто антирелигиозных побуждений, не отменит вовсе празднование церковных праздников и по новому стилю, перейдя на какие-либо другие праздники чисто гражданского характера? Ведь без этой твердой гарантии Церковь рискует рано или поздно оказаться в самом невозможном, трагическом положении: ради угождения государству она, положим, перейдет, вопреки воле верующего своего народа, на празднование праздников по новому стилю, чтобы праздновать их вместе с государством, а государство вдруг, исходя из антирелигиозных мотивов, вовсе перестанет признавать и праздновать церковные праздники даже и по новому стилю. Что же тогда останется делать Церкви? Продолжать держаться нового стиля, когда это уже совсем не нужно для государства, а для верующего народа останется по-прежнему крайне отталкивающим нововведением, было бы совершенно бесцельно и безрассудно, а возвратиться к старому стилю невозможно без неминуемого нового и еще более опасного для Церкви внутреннего потрясения и даже хаоса».