Геннадий Соколов - Шпион номер раз

Выход на Уарда внес в четко организованную систему работы элемент непредсказуемости. Планы пришлось пересматривать по ходу дела, а график работы существенно уплотнить. Когда же вдруг случались срочные дела, а таких заданий из Центра было немало, лондонская жизнь Иванова превращалась в настоящую вокзальную суету, когда порой уже не оставалось времени для глубокого анализа и размышлений.

Очень скоро доктор Уард вывел Иванова на два-три десятка высокопоставленных лиц из британских «коридоров власти». Общение в кругах, которые принято называть «высшим светом», потребовало от военного разведчика много дополнительного времени на вхождение в новую роль. Ведь ничто так не удручает английского сноба, как чье-либо равнодушие к ступенькам социальной лестницы, не говоря уже о пренебрежении ими.

Английская элита рассматривает себя как наивысший класс, который под воздействием таких факторов, как наследственность, традиции и воспитание, лучше других подготовлен для управления страной. Чтобы не оказаться в этом окружении «белой вороной», Иванову нужно было научиться соответствовать принятым стандартам поведения. А в них было немало незыблемых правил и непререкаемых запретов. Их советскому разведчику было не так просто усвоить, дабы вести себя подобающе.

Вхождение в роль потребовало и дополнительных расходов. Если бы Иванов жил в Лондоне лишь на положенную ему зарплату в 127 фунтов стерлингов в месяц, то об исполнении этой роли не могло быть и речи. Но для сотрудника ГРУ не существовало ограничений в том, что касалось необходимых для работы расходов. Соответствующие счета без долгих проволочек подписывались и оплачивались бухгалтером посольства. Для дела приходилось порой идти на немалые траты: дорогие сорочки и туфли от Баркерса, костюмы и галстуки от Харродса, парфюмерия от Диора. Одеваться приходилось там же, где одевались и новые знакомые Иванова. Да и приглашать их на ответный обед надо было не в «Макдональдс», конечно.

Один из шкафов в его рабочем кабинете на Кенсингтон Пэлас Гарденс был заполнен ящиками с водкой, икрой и сувенирами. Так что подарки для встреч и приглашений всегда были под рукой.

За те два года, что судьба отвела дружбе Иванова и Уарда, этот художник-остеопат усаживал нашего разведчика за столики чуть ли не всех клубов на Пэлл-Молл и Сент-Джеймс. Бывали они и в небольших заведениях для игры в бридж типа «Коннот-клуба», что у Мабл-арч. А британские клубы — это «истеблишмент», это власть, это информированность, это секреты. А как разведчику уйти от искушения чуть-чуть поговорить о них, вроде бы невзначай, за рюмкой хереса?

Лондонские клубы — это, как заметил однажды Уард, почтенные особняки для почтенных джентльменов. В них женщины допускаются только два раза в неделю, да и то не во все. У каждого клуба свои правила. И свой контингент.

«Карлтон» — оплот высокопоставленных консерваторов, «Реформ» — высших государственных сановников, «Тревеллерз» — чинов из Форин-офис. Но завсегдатаи этих клубов — лишь середнячки. Высший свет стекается в «Другой клуб», «Гаррик» или «Уайтс». Здесь количество членов исчисляется не сотнями, а лишь десятками. Решение, принятое за бокалом бренди в стенах древнего «Уайтс клуба», а ему уже три столетия, наверняка проходит и в кабинетах на Даунинг-стрит, 10, и в Вестминстере.

— Джентльмены отдыхают здесь душой и телом, — любил повторять Евгению Иванову Стивен Уард, представляя завсегдатаям «Гаррика» или «Карлтона» облаченную в парадный костюм персону советского военного дипломата. — Только здесь царствует блаженная атмосфера непринужденности, которая создается годами, годами тесного знакомства людей одного круга. Они могут быть разными по возрасту, интересам или даже профессии, но они здесь всегда свои.

Визиты в привилегированные клубы. Вечера за игрой в бридж в доме Уарда на Уимпол Мьюз. Уик-энды в Спринг-коттедже в Кливдене, всего в полумиле от имения лорда Астора. Обеды в дорогих ресторанах и ужины в гостях у высокопоставленных особ — все это давало Иванову новые и новые возможности. Важно было лишь со временем определить верные приоритеты и сделать нужный выбор.

В лондонских кругах имя Иванова постепенно становилось все известней. Если верить Уарду, его друзья давали советскому военному дипломату весьма лестную характеристику как человеку приятному и неглупому, производящему хорошее впечатление и тому подобное. Впрочем, как утверждал сам Иванов, он вел себя вполне обыкновенно, никому не льстил, всегда высказывал лишь собственную точку зрения. И не пытался навязывать ее другим, хотя споров и несогласий было превеликое множество.

Широкий круг влиятельных знакомств действительно прибавлял Иванову значительности в лондонском высшем свете. Фотографии в прессе тоже делали свое дело. Да и популярность всего советского в те годы росла, как грибы после дождя. Становилось модным приглашать к себе в дом русских. И таким охотливым до знакомств и контактов человеком, вроде бы даже случайно, оказывался Иванов.

Разведку часто называют второй древнейшей профессией в мире — у нее богатая история. Но преимущественное развитие она получила лишь в ХХ веке. Для большевистского режима разведка оказалась важнейшим инструментом — сначала для выживания новой власти, затем для ее укрепления, а потом и экспансии во всем мире. Поэтому на нее не жалели средств, а в ее ряды старались брать самых достойных.

В советские времена было принято идеализировать работу разведчиков. Писатели и кинематографисты не одно десятилетие наперебой рассказывали о романтике этой уникальной профессии. В их художественных полотнах было много ярких красок. Но мало жизненной правды. Ведь шпионское ремесло — одно из самых неприглядных занятий в мире. А посему рассказывать всю правду о нем было не с руки партийным пропагандистам и агитаторам.

О шпионаже отлично написал как-то Михаил Любимов, сам бывший разведчик, работавший, кстати, в Англии в то же время, что и Евгений Иванов, только по линии Первого главного управления КГБ. В «Путеводителе КГБ по странам мира» он написал: «Занятие шпионством необыкновенно расширяет знание человеческой души, но губит нас, превращая в циников. Разве порядочный человек станет заглядывать в замочную скважину и собирать по зернышку информацию, о которой сосед предпочитает умалчивать? Профессиональный шпионаж губит личность, и самое ужасное, что человек, созданный Богом, прекрасный и ничтожный человек, со своими радостями и горестями, в глазах разведчика предстает как фигурант “дела агентурной разработки” — так торжественно именуется досье, куда толстой иглой с суровой ниткой важный от сознания собственного достоинства опер подшивает бумаги со времен царя Гороха».