Луитпольд Штейдле - От Волги до Веймара

По ходу своей работы в качестве фронтового уполномоченного я привык не скрывать возникающих у меня мыслей; поэтому я изложил свои соображения Эриху Вайнерту и Вольфу Штерну. Оба согласились со мной и пока еще доверительно дали понять, что, видимо, пришло время завершить деятельность Национального комитета. Следует продолжать просветительную работу в лагерях, а также занятия на политических курсах. Однако надо понимать, что самая трудная задача ждет нас на родине.

Второго ноября 1945 года состоялось пленарное заседание Национального комитета с Союзом немецких офицеров.

Эрих Вайнерт снова обрисовал задачи и развитие деятельности Национального комитета, оценил заслуги его членов и почтил память солдат, которые в этой борьбе отдали свою жизнь: «только эти солдаты погибли во имя Германии».

«Одна из важнейших задач Национального комитета заключалась в том, чтобы пробудить во всем народе дух воинствующей демократии, который прежде был присущ только авангарду рабочего класса и прогрессивной интеллигенции. Только действуя в таком же духе, можно преодолеть традиционные предрассудки в самых различных слоях нашего народа, и все подлинно свободолюбивые немцы, стремящиеся к справедливости, объединятся в едином боевом фронте.

Развитие событий в Германии уже теперь позволяет провидеть очертания новой Германии, которые мы обрисовали в нашем Манифесте. И деятели движения «Свободная Германия» могут поставить себе в заслугу, что они раньше других немцев убежденно вступили на этот новый путь».

Эрих Вайнерт закончил свою речь следующими словами:

«Сохраняя уверенность, что идеалы, которые воодушевляли нас в нашей работе, стали теперь творческим началом в жизни широких масс нашего народа, Национальный комитет может считать свое дело завершенным.

Национальный комитет был первым шагом к свободному, демократическому объединению немцев. Он выполнил свою задачу: идеи, которыми он руководился с самого своего основания, стали жизненной силой у нас на родине. Когда все честные немцы воспримут эти идеи с такой же страстностью, с какой мы поддерживали их и развивали, наш народ сможет снова предстать перед миром».

После того как Эрих Вайнерт сделал свой отчетный доклад, выступил генерал фон Зейдлиц в качестве президента Союза немецких офицеров; он, как солдат, призвал содействовать возмещению потерь и возрождению Германии. Он подчеркнул, что «восстановление нашей родины и возмещение потерь пострадавшим странам – два процесса, тесно между собой связанные». В заключение мы единогласно приняли решение прекратить деятельность Национального комитета и Союза немецких офицеров.

Москва, 8 декабря 1945-го: полет на родину

Я еще раз прошелся по улице Горького, чтобы, наблюдая утреннюю суету, напоследок получить как можно больше впечатлений, заглянул в маленькую церковь, где года два назад стоял с Гансом Мале перед иконостасом с несчетными горящими свечами. Гуляя по улице, можно было, как и два года назад, увидеть, что делается за окнами в первом этаже, если в комнате горит свет: все еще не хватало штор, занавесей. Кое-где на площадях были сложены тысячи поленниц дров, которые там же распределялись. По улицам двигались бесчисленные машины, уже совершенно изношенные, по временам показывался трамвай, скрипя и дергаясь на поворотах; шли укутанные люди в высоких простых валенках; пробегали веселые ребята с портфельчиками в руках или с ранцами за плечами; женщины в белых халатах предлагали прохожим свой товар: горячий чай, хлеб с колбасой.

За последние часы нашего пребывания в Москве мы, встретившись в доме Национального комитета на Арбате, о многом поговорили, сказали нашим советским друзьям «до свидания», хотя не очень верили, что свидание состоится: ведь наша родина была далеко, на расстоянии двух тысяч километров. Невольно задумавшись, все мы как-то притихли. Предстоял путь домой! А значит, и начало новой жизни!

Двухмоторный почтовый самолет доставил нас в Берлин. Вместе со мной летели патер Йозеф Кайзер, пастор Иоганнес Шредер, товарищи Леонард Гельмшротт и Матиас Клейн. Перед отъездом мы получили штатскую одежду, а мундиры сложили в один узел; кроме того, я имел при себе спальный мешок, куда упаковал бумаги – заметки, документы, рисунки, накопившиеся за последние два с половиной года.

Около 16 часов мы приземлились в Берлине-Иоганнистале. Спустя несколько минут мы уже сидели вместе с Вальтером Ульбрихтом в небольшом кабинете. Это было в субботу 8 декабря.

Во время этой сердечной встречи Вальтер Ульбрихт подтвердил то, что мне уже сообщили в Москве. Главное управление сельского и лесного хозяйства, руководимое Эдвином Гернле, уже два месяца ожидало моего приезда; в качестве одного из заместителей председателя я должен был возглавить работу в области животноводства.

Вальтер Ульбрихт предоставил нам полную свободу выбора и предложил нам свое содействие, если бы мы захотели в другом пункте Германии участвовать в восстановлении страны. Через несколько дней пастор Шредер выехал в Ноймюнстер в Шлезвиг-Гольштинии, патер Йозеф Кайзер пожелал сначала оглядеться в Берлине, а затем вернуться на свою родину – в Вестфалию.

Воскресный день мы провели, возобновляя старые контакты и завязывая новые. Мы посетили священника в католической больнице на Нидервальштрассе, с которым был знаком патер Кайзер, и там в часовне в воскресенье утром Йозеф Кайзер впервые снова на немецкой земле служил раннюю обедню. Затем мы отправились к кардиналу графу Прейсингу, к д-ру Гермесу и в дом Католического женского союза у озера Литцензее; оттуда через телефонистку на американской телефонной станции были переданы в Мюнхен мои приветы родным; так моя семья получила первую весточку о моем благополучном возвращении.

Начало новой жизни

Еще в Луневе я пришел к твердому решению, что буду продолжать свою деятельность на пользу миролюбивой Германии там же, где я ее начал: в одном ряду с друзьями из Национального комитета, с марксистами и антифашистами из буржуазной среды, вместе со всеми, кто готов идти по новому пути.

Начало новой жизни и возвращение на родину – одно от другого было неотделимо; ведь все эти годы надежды на лучшее будущее моего народа владели мной так же, как и тревога о судьбе моей семьи, которой с лета 1944 года грозил домашний арест.

Моя семья отнеслась с сочувствием к тому, что я вступил в состав Национального комитета и решил вместе с ним бороться против фашизма, за свободную Германию. Но в последующие годы она оказалась не в состоянии понять мои дальнейшие шаги: я решил не возвращаться в Мюнхен, по собственному желанию остался здесь, в Берлине, так как не хотел отречься от всего, что усвоил и сделал после Сталинграда. Мой первый брак распался именно из-за этого непонимания нового мировосприятия, которое увлекло меня на иной путь и преобразило.