Юрий Жук - Претерпевшие до конца. Судьбы царских слуг, оставшихся верными долгу и присяге

… А новых людей нам уж немало пришлось перевидать здесь: и коменданты меняются, точнее, подмениваются часто, и комиссия какая-то заходила осматривать наше помещение, и о деньгах приходили нас допрашивать, с предложением избыток (которого, кстати сказать, у меня, как водится, и не оказалось) передать на хранение и т. п. Словом, хлопот мы причиняем им массу, но, право же, мы никому не навязывались и никуда не напрашивались. Хотел было прибавить, что и ни о чём не просим, но вспомнил, что это было бы неверно, т. к. мы постоянно принуждены беспокоить наших бедных комендантов и о чём-нибудь просить: то денатурированный спирт вышел и не на чем согревать пищу или варить рис для вегетарианцев, то кипяток просим, то водопровод закупорился, то бельё нужно отдать в стирку, то газеты получить и т. д. и т. п. Просто совестно, но иначе ведь невозможно, и вот почему особенно дорога и утешительна всякая добрая улыбка. Вот и сейчас ходил просить разрешения погулять немного и утром: хотя и свежевато, но солнце светит приветливо, и в первый раз сделана попытка погулять утром… И она была также приветливо разрешена.

… Кончаю карандашом, т. к. вследствие праздников не мог ещё получить ни отдельного пера, ни чернил, и я всё пользуюсь чужими, да и то больше всех». [152]

Свой последний в жизни день рождения Е. С. Боткин также встретил в доме Ипатьева – 27(14) мая ему исполнилось 53 года. Но, несмотря на столь ещё сравнительно небольшой возраст, Евгений Сергеевич уже чувствовал приближение смерти, о чём написал в последнем письме к младшему брату Александру, в котором вспоминает о минувших днях, изливая всю боль своей души… [153]

Письмо это так и осталось неотправленным (в настоящее время хранится в ГА РФ), о чём позднее вспоминал уже известный нам Г. П. Никулин:

«(…) Боткин, значит… Вот я повторяю, что он всегда за них ходатайствовал. Просил за них что-нибудь там сделать: священника позвать, понимаете, вот…, на прогулку вывести или, там, часики подчинить, или ещё что-нибудь, там, какие-нибудь мелочи.

Ну, вот, однажды я, значит, проверил письмо Боткина. Писал его, адресовал он его сыну (младшему брату А. С. Боткину. – Ю. Ж. ) на Кавказ.

Значит, он пишет, примерно, так:

“Вот, дорогой мой (забыл, там, как его звали: Серж или не Серж, неважно, как), вот я нахожусь там-то. Причём, я должен тебе сообщить, что когда царь-государь был в славе, я был с ним. И теперь, когда он в несчастье, я тоже считаю своим долгом находиться при нём. Живём мы так и так (он «так» – это завуалировано пишет). Причём, я на подробностях не останавливаюсь потому, что не хочу утруждать…, не хочу утруждать людей, на обязанностях которых лежит чтение [и] проверка наших писем”.

Ну, вот это было единственное письмо при моём… Больше он не писал. Письмо [это], конечно, никуда не отправлялось». [154]

И свой последний час Е. С. Боткин встретил вместе с Царской Семьёй.

17 июля 1918 года, приблизительно в 1 час. 30 мин. полуночи, Евгений Сергеевич был разбужен Комендантом Я. М. Юровским, который сообщил ему, что ввиду предполагаемого нападения на дом отряда анархистов все арестованные должны спуститься в подвал, откуда их, возможно, перевезут в более безопасное место.

После того, как доктор Е. С. Боткин разбудил всех остальных, все узники собрались в столовой, откуда проследовали через кухню и смежную с ней комнату на лестничную площадку верхнего этажа. По имеющейся там лестнице в 19 ступеней они в сопровождении Я. М. Юровского, Г. П. Никулина, М. А. Медведева (Кудрина), П. З. Ермакова и двух латышей с винтовками из числа внутренней охраны спустились на нижний этаж и через имеющуюся там дверь вышли во внутренний дворик. Оказавшись на улице, все они прошли несколько метров по двору, после чего вновь зашли в дом и, пройдя через анфиладу комнат нижнего этажа, оказались в той самой, где приняли мученическую смерть.

Описывать весь ход дальнейших событий не имеет смысла, поскольку об этом писалось множество раз. Однако после того как Я. М. Юровский объявил узникам, что их «принуждены расстрелять», Евгений Сергеевич смог только произнести чуть хрипловатым от волнения голосом: «Так нас никуда не повезут?» [155]

Ну, а когда путём немалых усилий Я. М. Юровским наконец-то была остановлена стрельба, принявшая безалаберный характер, многие из жертв оказались ещё живы…

«Но когда, наконец, мне удалось остановить [стрельбу], – писал он позднее в своих воспоминаниях, – я увидел, что многие ещё живы. Например, доктор Боткин лежал, оперевшись локтём правой руки, как бы в позе отдыхающего, револьверным выстрелом [я] с ним покончил…» [156]

То есть, Я. М. Юровский прямо сознаётся в том, что лично застрелил бывшего Лейб-Медика Е. С. Боткина и чуть ли не гордится этим…

Что ж, время всё расставило по своим местам. И ныне те, кто считал себя «героями Октября», перешли в разряд заурядных убийц и гонителей Русского Народа.

А христианский подвиг Евгения Сергеевича Боткина, как продолжателя славной врачебной династии и человека долга и чести, даже спустя десятилетия не остался незамеченным.

Решением Священного Архиерейского Собора Русской Православной Церкви Заграницей Евгений Сергеевич Боткин причислен к лику Святых Новомучеников Российских от власти безбожной пострадавших и наречён именем Святого Мученика Евгения (Боткина).

Чин прославления был совершён в Синодальном Соборе Знамения Божьей Матери РПЦЗ в Нью-Йорке 19 октября (1 ноября) 1981 года.

Долгие годы честные останки доктора Е. С. Боткина вместе с останками Царственных Мучеников покоились в безымянной тайной могиле, расположенной в ближайшем пригороде Екатеринбурга. В 1979 году её обнаружила группа энтузиастов, а в 1991 году она была официально вскрыта, и все находящиеся в ней костные останки подверглись тщательной экспертизе.

17 июля 1998 года останки Е. С. Боткина были уложены в гроб-ковчежец и торжественно захоронены вместе с останками Членов Царской Семьи в Екатерининском приделе Собора Петра и Павла в городе Санкт-Петербурге.

Ц.[арское] С.[ело], 16 Апреля 1917 года.

…Между 9½ и 10 часами я пью кофе, продолжительность которого зависит от того, пью ли я его один или в обществе; затем я делаю свой обход больных, тоже разной продолжительности, и иногда успеваю утром пописать, а иногда и нет, если есть, например, обедня, как сегодня, или кто-нибудь к нам зайдёт из товарищей по заключению, или мы пойдём с кн. [язем] Долгоруковым пробовать пищу прислуги. К словам «к нам» следует прибавить: «Или к кому-нибудь из нас», – подразумевая под «нами» медико-педагогический триумвират: Mr. Gilliard, Вл. [адимир] Н.[иколаевич] Деревенко и меня. Отсутствие у меня собственной комнаты с водворением меня в кабинете Mr. Gilliard, заставляет меня приспосабливаться к его образу жизни.