Елена Лелина - Павел I без ретуши

Из «Записок » литератора Андрея Тимофеевича Болотова:

С самого малолетства заразился он многими дурными свойствами и привычками и возрос с нарочито уже испорченным нравом. Между сими дурными его свойствами было, по несчастию его, наиглавнейшим то, что он как-то не любил россиян и приехал уже к ним властно, как со врожденною к ним ненавистью и презрением; и как был он так неосторожен, что не смог того и скрыть от окружающих его, то самое сие и сделало его с самого приезда уже неприятным для всех наших знатнейших вельмож, и он вперил в них к себе не столько любви, сколько страха и боязни.

Из переписки Екатерины II:

Нет ничего хуже, как иметь мужем ребенка, я знаю, чего это стоит, и принадлежу к числу тех женщин, которые думают, что мужья, которые не любимы, всегда виноваты в том сами, потому что поистине я бы очень любила моего мужа, если бы к тому представилась возможность и если бы он был так добр, чтобы пожелать этого.

Из «Записок» Екатерины II:

Петр Третий совершенно потерял рассудок, которого у него и без того было немного; он шел напролом, хотел распустить гвардию, вывести ее за город и заменить голштинцами, хотел ввести иное вероисповедание, жениться на Елизавете Воронцовой, а со мной развестись и засадить меня в тюрьму.

Из «Записок» Екатерины Романовны Дашковой, сподвижницы Екатерины II:

Нельзя сказать, чтоб он был совершенно порочен, но телесная слабость, недостаток воспитания и естественная наклонность ко всему пошлому и грязному, если б он продолжал царствовать, могли иметь для его народа не менее гибельные результаты, чем самый необузданный порок.

Из «Записок » Екатерины Романовны Дашковой:

Я думаю, что никто в мире не обладал в равной степени с Екатериной быстротой ума, неистощимым разнообразием его источников и, главнее всего, прелестью манеры и умением скрасить самое обыкновенное слово, придать цену самому ничтожному предмету.

Из «Записок » немецкого драматурга Августа Коцебу:

Екатерина II была велика и добра; но монарх ничего не сделал для потомства, если отравил сердце своего преемника. Многие, скорбевшие о Павле, не знали, что, в сущности, они обвиняли превозносимую ими Екатерину.

Из памфлета Михаила Михайловича Щербатова «О повреждении нравов в России»:

…императрица, яко самолюбивая женщина, не только примерами своими, но и самым ободрением пороков является, желает их силу умножить; она славолюбива и пышна, то любит лесть и подобострастие… любострастна и совсем вверяющаяся своим любимцам, исполнена пышности во всех вещах, самолюбива до бесконечности и не могущая себя принудить к таким делам, которые ей могут скуку наводить; принимая все на себя, не имеет попечения о исполнении, а наконец, так переменчива, что редко и один месяц одинакая у ней система в рассуждении правления бывает.

Из дипломатической депеши английского посланника Джеймса Гарриса от 2 февраля 1778 г.:

Самые сильные враги Екатерины — лесть и ее собственные страсти; она никогда не остается глуха к первой, как бы она ни была груба.

Из переписки светлейшего князя Григория Александрович Потемкина:

Она не просит ничего, кроме похвал и комплиментов; доставьте ей их, а она взамен доставит вам все силы своей империи.

Из оды Александра Петровича Сумарокова «Наследник и его воспитатели »:

Из «Записок» Федора Николаевича Голицына, состоявшего камергером при дворе Екатерины II:

Он был с большими достоинствами, и что его более всего отличало — какая-то благородность во всех его поступках и в обращении ко всему внимательность, так что его нельзя было не любить и не почитать: он как будто к себе притягивал. Я в жизни моей мало видал вельмож, столь по наружности приятных. Природа его одарила сановитостью и всем, что составить может прекрасного мужчину. Все его подчиненные его боготворили…

Из «Жития графа Панина» Дениса Ивановича Фонвизина:

…муж истинного разума и честности, превыше нравов сего века! Твои Отечеству заслуги не могут быть забвенны… Титло честного человека дано было ему гласом целой нации. Ум его был чистым, и проницание глубокое. Он знал человека и знал людей. Искусство его привлекать к себе сердца людские было неизреченное… В обществе был прелюбезен. Разговор его был почти всегда весел: шутки приятны, образны и без всякой желчи. Доброта сердца его была беспримерная; к несчастьям сострадателен, гонимым заступник, к требующим совета искренен. Сердце его никогда мщения не знало. Самые неприятели его всегда устыжаемы были кротким и ласковым его взором. Бескорыстие было в нем соразмерно щедрости… С содроганием слушал он о всем том, что могло нарушить порядок государственный…

Из «Записок» офицера Конной гвардии Николая Александровича Саблукова:

Граф Никита Иванович Панин, один из знаменитейших государственных людей своего времени, пользовавшийся уважением как в России, так и за границей за свою честность, высокую нравственность, искреннее благочестие и отличное образование, был воспитателем Павла.

Из дневника Семена Андреевича Порошина:

22 сентября [1764 г.]. День коронования ее императорского величества… Того дня в зале был большой фигурный стол. Его высочество с государынею изволил кушать на троне, где во все время стола стоял у него за стулом и раскладывал ему кушанье его превосходительство Никита Иванович Панин.

Из воспоминаний церемониймейстера павловского двора Федора Гавриловича Головкина:

Его [Павла Петровича] воспитание было поручено графу Панину, впоследствии министру иностранных дел, приобретшему во время своего посольства в Швеции репутацию даровитого дипломата. Этот выбор делал честь как императрице, так и графу Панину, ибо последний принял участие в заговоре, посадившем ее на престол, с условием, что она, до совершеннолетия великого князя, примет на себя только регентство. Было ли поведение гувернера последствием его добродетели или же его честолюбия — во всяком случае надо было твердо верить в его честность, рассчитывая на то, что принесенная им в конце концов присяга заставит его отречься от замысла, который должен был возвести так высоко его счастье и славу.

Из «Записок» Августа Коцебу:

Когда престарелый граф Панин, руководитель его [Павла] юности, лежал на смертном одре, великий князь, имевший к нему сыновнее почтение, не покидал его постели, закрыл его глаза и горько плакал.