Ю. Крылов - Я, Фаина Раневская …и вздорная, и одинокая

Вслушиваясь в страстный монолог молодого опера, Раневская прикидывала, как ей элегантней и артистичней уйти от предложения, которое должно было последовать в заключение пламенной речи. Фаина Георгиевна закуривает очередную беломорину, хитро прищуривается и спокойнейшим голосом говорит: «Мне с вами, молодой человек, все понятно… Как, впрочем, и со мной тоже… Сразу, без лишних слов, заявляю: я давно ждала этого момента, когда органы оценят меня по достоинству и предложат сотрудничать! Я лично давно к этому готова – разоблачать происки ненавистных мне империалистических выползней… Можно сказать, что это моя мечта с детства. Но… Есть одно маленькое «но»! Во-первых, я живу в коммунальной квартире, а во-вторых, что важнее, я громко разговариваю во сне. Представьте: вы даете мне секретное задание, и я, будучи человеком обязательным и ответственным, денно и нощно обдумываю, как лучше его выполнить, а мыслительные процессы, как вы, конечно, знаете из психологии, в голове интеллектуалов происходят беспрерывно – и днем и ночью. И вдруг ночью, во сне, я начинаю сама с собой обсуждать способы выполнения вашего задания. Называть фамилии, имена и клички объектов, явки, пароли, время встреч и прочее… А вокруг меня соседи, которые неотступно следят за мной вот уже на протяжении многих лет. Они же у меня под дверью круглосуточно, как сторожевые псы, лежат, чтобы услышать, о чем и с кем это Раневская там по телефону говорит! И что? Я, вместо того чтобы принести свою помощь на алтарь органов госбезопасности, предаю вас! Я пробалтываюсь, потому что громко говорю во сне… Нет-нет, я просто кричу обо всем, что у меня в голове. Я говорю вам о своих недостатках заранее и честно. Ведь между нами, коллегами, не должно быть недомолвок, как вы считаете?»

Во-первых, я живу в коммунальной квартире, а во-вторых, я громко разговариваю во сне…

Страстный и сценически искренний монолог Раневской произвел на Коршунова неизгладимое впечатление, с явки он ушел подавленный и напрочь разбитый железными аргументами кандидатки в агенты национальной безопасности. Доложив о состоявшейся вербовочной беседе Грибанову, он в заключение доклада сказал:

– Баба согласна работать на нас, я это нутром чувствую, Олег Михайлович! Но… Есть объективные сложности, выражающиеся в особенностях ее ночной физиологии.

– Что еще за особенности? – спросил Грибанов. – Мочится в постель, что ли?

– Нет-нет! Громко разговаривает во сне… Да и потом, Олег Михайлович, как-то несолидно получается… Негоже все-таки нашей прославленной народной артистке занимать комнату в коммунальной квартире.

После этой истории Фаина Георгиевна получила-таки отдельную квартиру, но работать на КГБ отказалась. Поклонникам актрисы так и не довелось услышать о Раневской как об агенте национальной безопасности.

Генсек Брежнев, вручая артистке орден Ленина, внезапно выговорил: «Муля, не нервируй меня!» – знаменитую фразу из фильма «Подкидыш», ставшего знаменитым оттого, что в нем снялась Раневская. Она немедленно парировала: «Леонид Ильич, так ко мне обращаются или мальчишки, или хулиганы».

Председатель Комитета по телевидению и радиовещанию С. Г. Лапин, известный своими запретительскими привычками, был большим почитателем Раневской. Актриса, не любившая идеологических начальников, довольно холодно выслушивала его восторженные отзывы о своем творчестве.

Однажды Лапин зашел в грим-уборную Раневской после спектакля и принялся восхищаться игрой актрисы. Целуя на прощание ей руку он спросил:

– В чем я могу вас еще увидеть, Фаина Георгиевна?

– В гробу – ответила Раневская.

Я верю в Бога, который есть в каждом человеке. Когда я совершаю хороший поступок, я думаю, это дело рук Божьих.

Я не верю в духов, но боюсь их.

Есть люди, в которых живет Бог. Есть люди, в которых живет дьявол. А есть люди, в которых живут только глисты.

Проклятый девятнадцатый век, проклятое воспитание: не могу стоять, когда мужчины сидят.

Запомни на всю жизнь – надо быть такой гордой, чтобы быть выше самолюбия.

Я говорила долго и неубедительно, как будто говорила о дружбе народов.

В Москве, в Музее изобразительных искусств имени Пушкина, открылась выставка «Шедевры Дрезденской галереи». Возле «Сикстинской мадонны» Рафаэля стояло много людей – смотрели, о чем-то говорили… И неожиданно громко, как бы рассекая толпу, чей-то голос возмутился:

– Нет, я вот одного не могу понять… Стоят вокруг, полно народу. А что толпятся?.. Ну что в ней особенного?! Босиком, растрепанная…

– Молодой человек, – прервала монолог Ф. Г. Раневская, – эта дама так долго пленяла лучшие умы человечества, что она вполне может выбирать сама, кому ей нравиться, а кому нет.

Если бы я часто смотрела в глаза Джоконде, я бы сошла с ума: она обо мне знает все, а я о ней ничего.

Ну и лица мне попадаются, не лица, а личное оскорбление!

Пусть это будет маленькая сплетня, которая должна исчезнуть между нами.

На голодный желудок русский человек ничего делать и думать не хочет, а на сытый – не может.

Еврей ест курицу, когда он болен или когда курица больна.

Чтобы мы видели, сколько мы переедаем, наш живот расположен на той же стороне, что и глаза.

Оптимизм – это недостаток информации.

Погода ваша меня огорчила, у нашей планеты явный климакс, поскольку планета – дама!

Я ненавижу зиму, как Гитлера!

Какой печальный город (Ленинград). Невыносимо красивый и такой печальный, с тяжело-болезнетворным климатом.

Журналист интересуется:

– Кем была ваша мать до ее замужества?

– У меня не было матери до ее замужества.

Разгадывают кроссворд:

– Падшее существо, пять букв, последняя – мягкий знак.

Раневская, не задумываясь:

– Рубль!

Актеры на собрании труппы обсуждают товарища, которого обвиняют в гомосексуализме. Звучат выступления:

– Это растление молодежи…

– Это преступление…

– Боже мой, – не выдерживает Раневская, – несчастная страна, где человек не может распоряжаться своей жопой.