Владимир Хазан - Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919)

2. Что касается заявления г. Андро, что он считает необходимым выяснить, «на основании каких документов лица допускались на пароход “Кавказ”; по чьим спискам на этот пароход попали одесские банкиры и какое отношение имел к посадке некий Бу-наков-Фундаминский, а также кем и на каких условиях список банкиров и Бунакова-Фундаминского был утвержден и на каких условиях», имею честь сообщить, что по моему списку ехал один лишь одесский банкир Ашкинази. Внесен он был в мой список, как Вам известно, М.В. Брайкевичем 34 против моей воли и с Вашего согласия. Бунаков-Фундаминский, как Вы знаете, известный всей России и во Франции политический деятель, безукоризненной честности, мой товарищ и близкий мне человек, за каждый шаг которого в данном случае я отвечаю, как за самого себя. Список Бунакова-Фундаминского был составлен с моего ведома и мною утвержден 35. Из предыдущего ясна неосновательность утверждения г. Андро, что мое сообщение о нем Совету обороны сделано по соображениям политической борьбы.

Ввиду того, что г. Андро сообщает Вам, что мое заявление он намерен представить генералу Франше дЭспре, прошу Вас франц<���узский> перевод моего письма предварительно прислать мне для просмотра и подписи, а копию этого письма, со своей стороны, независимо от г. Андро, препроводить генералу Франше дЭспре.

Примите уверение в моем совершенном уважении и преданности,

П. Рутенберг

Установить с абсолютной точностью и неопровержимой доказательностью, кто готовил списки мирного населения, эвакуировавшегося на пароходе «Кавказ» 36, мы не можем. Однако, если судить по материалам RA , то занимался этим именно Рутенберг, который и много лет спустя продолжал хранить написанные его рукой многочисленные черновые варианты. То, что он, как думается, больше из тактических соображений называет «списком Бунакова-Фундаминского», было на самом деле «списком Рутенберга-Фондаминского». Просмотренные дела, связанные с отплывающим в эмиграцию «Кавказом», составлены его рукой – с вносимыми по ходу дела (зачеркивания, вставки и пр.) коррекциями, изменениями и дополнениями. Наряду с подготовительно-черновыми редакциями имеются и официально утвержденные списки, но также существующие в разных, варьирующихся и не совпадающих между собой вариантах, отражающих эвакуационную суматоху и неразбериху, – так что трудно сказать, какой из них окончательный. Впрочем, известным образом разнясь между собой, все они имеют некий постоянный, кочующий из одного в другой, «кадровый состав». Из известных политических и культурных деятелей в «рутенберговско-фондаминских списках» значились фамилии писателей А.Н. Толстого с семьей 37, М.А. Алданова (под настоящей фамилией Ландау; с ним Рутенберг познакомился, очевидно, на пасхальном седере 1918 г. в доме Моносзонов – см. в предыдущей главе воспоминания Р.Н. Эттингер) и, главным образом, политических (эсеровских) деятелей и общественных фигур: самих Фондаминских (жена Ильи Исидоровича Амалия Осиповна, а также Людмила Сергеевна Гавронская – жена ее старшего брата Бориса Осиповича, см. прим. 36 к И: 4), Цетлиных, Рудневых, Найдич (см. прим. 12 к предисловию), Коварских (Илья Николаевич 38, его жена Лидия Антоновна 39и две их дочки – Вера 40и Женя), Эльяшевых 41, Прегель 42, бывшего городского головы Петрограда Г.И. Шрейдера 43, Н.В. Макеева 44, К.Я. Ильяшенко (см. выше), K.P. Кровопускова, Г.В. Есманского, С.О. Загорского и его жены Лидии Львовны (о Кровопускове, Есманском, Загорском см. далее), И.И. Пресс (см. о нем в II: 5) и др.

По мнению историка Н. Брыгина, занимавшегося исследованием-расследованием внезапно объявленной и молниеносно проведенной эвакуации оккупировавших Одессу союзных войск, она была инспирирована дезинформационной деятельностью большевистского подполья, сумевшего, путем умело организованного подлога, убедить французов в падении кабинета Клемансо и необходимости срочного возвращения на родину (Брыгин 2002: 410 -88). Совершенно очевидно, что вопрос об эвакуации, которой недоставало четких логических мотивов, не мог в острой форме не стоять для членов Совета (Комитета) обороны, которые вплотную соприкасались с деятельностью союзников и, судя по всему, не особенно заблуждались относительно их рвения проливать кровь на чужой земле и за чужие интересы.

Как и на других, это решение произвело на Рутенберга двусмысленное впечатление: с одной стороны, он не выражал открытого протеста, с другой, был с ним категорически не согласен – ничто не предвещало столь резкой капитуляции и сдачи позиций. Рушилась в одночасье только-только начавшая налаживаться работа по обеспечению Одессы продовольствием и товарами.

В этой ситуации нелепо было бы делать вид, будто бы между Советом (Комитетом) обороны и союзным командованием существовали сплошь пасторальные отношения. Собственно, в приводившихся выше фрагментах из доклада Клемансо своего мнения о непростительных ошибках французских военачальников Рутенберг не скрывал и многие вещи называл своими именами. Этому же он оставался верен и в других случаях, в частности, когда пришлось выступить в роли референта и готовить доклад для генерала A.B. Шварца о деятельности одесского Совета (Комитета) обороны. Мы не знаем, для каких целей Шварцу понадобилась эта докладная записка, которую Рутенберг представил ему 29 апреля 1919 г. Не претендуя, как сказано в ней, «на полноту и всеобъемлемость» освещаемого предмета, он по существу составил краткий исторический очерк, относящийся ко времени его пребывания в Одессе (полный текст см. в Приложении VII. 1). В каких-то местах его изложение достигает вполне лирических высот:

Все, казалось, предвещало благополучный исход весьма важного дела, начатого к тому же при весьма тяжелых условиях, дела, которое в ближайшие же 1–2 месяца могло бы дать весьма ощутимые результаты, при которых работа по возрождению России всех истинных сынов ее, жаждущих видеть ее вновь единой, сильной и свободной, могла бы быть значительно сокращена. И вдруг все это пошло прахом. Все надежды, вся энергия, вся любовь, вложенные в дело, оказались ненужными, бесполезными: Одессу было решено эвакуировать.

Рутенберговский доклад носил не констатирующий, а аналитический характер, а сам автор стремился дать оценку событиям, произошедшим за этот короткий по времени, но насыщенный многими надеждами и разочарованиями срок. Если попытаться из данного текста извлечь в особенности важные и поучительные положения, которые выдвигал и развивал Рутенберг, то нельзя не заметить, как наряду с описанием объективных трудностей, выпавших на долю «советооборонцев» (тяжелейшее положение экономики и хозяйства; отсутствие продовольствия; крайне невыгодные условия, сложившиеся к тому времени на фронте, и пр.), он то и дело поднимает проблемы, связанные с дефицитом или бездействием власти или пропастью, образовавшейся между демократическими общественными кругами и армией.