Вильфрид Штрик-Штрикфельдт - Против Сталина и Гитлера

- Слабое утешение для нас, - сказал Гарденберг, - что мы, солдаты, носим другую форму, чем эсэсовцы, так что формально мы не ответственны за их преступления. Но Гитлер - глава немецкого государства. И так как мы - немцы, фельдмаршал не имеет права смолчать...

С этими словами Гарденберг провел меня в кабинет фельдмаршала. Бок стоял у окна и нервно барабанил пальцами по стеклу. Снаружи густыми хлопьями падал снег.

Гарденберг передал Боку мое стихотворение, и тот несколько раз перечел его.

- Я знаю, - тихо произнес фельдмаршал, - но что мне делать? Гарденберг говорит, чтобы я подал в отставку. А что потом? Посмотрите на улицу! Лед и снег! Войска дерутся под Москвой из последних сил. Я начал эту операцию,, я несу за нее ответственность. Если я уйду теперь, то я брошу моих офицеров и солдат в час величайшей нужды...

- Вы оставите их на короткое время, - прервал его Гарденберг, - потому что так продолжаться не может. Вы обязаны перед Богом и историей протестовать против этого преступления.

- ...даже если это произошло вне территории, подчиненной моему командованию?

- Надежность фронта зависит от надежности тыла. Это дает вам возможность немедленно вмешаться...

- Нам следовало бы уже давно вмешаться... Вспомните Польшу, которая тоже была нашим тылом и, если хотите, остается им до сих пор. Подумайте и подальше... вспомните о Германии...

- Верно, совершенно верно, - заметил граф, - но на этот раз, господин фельдмаршал, необходимость вмешательства стала действительно обязательной.

- Она была обязательной до начала похода на Россию! Я ответствен перед Богом и историей, как вы только что сказали; перед немецким народом - тоже: за жизнь тех солдат, которые каждый день смотрят в глаза смерти в условиях русской зимы... Кто может взвесить тяжесть моей ответственности? Я знаю, Гарденберг, что вы хотите сказать. Но я не знаю, что я должен делать. Если я сегодня уйду, завтра придет на мое место другой... Что этот другой будет делать, я не знаю. Но одно я знаю: эта смена командования будет нам стоить много крови. И я знаю, что здесь, под Москвой, мы либо выиграем, либо безвозвратно проиграем войну.

При этих словах фельдмаршал посмотрел на меня, как бы ожидая от меня молчаливого подтверждения. Я видел перед собой человека Бока - офицера старой школы, который с горечью серьезной ответственности думал о людях в ледяных окопах, в болотах и лесах, на дорогах и в больничных палатах, и о людях на далекой родине. Он чувствовал свое бессилие и не пытался его скрывать.

Гарденберг доложил о всеобщем возмущении среди офицеров, узнавших о подробностях погрома в Борисове. Бок молчал. Но затем он внезапно резко сказал:

- Я не буду молчать! Но я знаю, что всё это бесполезно.

Гарденберг сделал набросок заявления Браухичу и Гитлеру. Несколько офицеров доработали его. Возбуждение и смущенное молчание должны были воцариться в Ставке фюрера после получения этого протеста от командующего группой армий "Центр", содержавшего указания на угрозу положению на фронте из-за преступлений СС. После протеста Бока жестокости такого рода в тылу группы армий "Центр" были на время прекращены, но почти одновременно произошло то, что Бок и предвидел: "По собственному желанию и с учетом состояния здоровья" Бок был 18 декабря освобожден от должности. На его место главнокомандующим группы армий "Центр" был назначен фельдмаршал фон Клюге.

В то утро мы с Гарденбергом. были свидетелями душевной борьбы благородного человека и одного из высших германских офицеров; в этой душевной борьбе отразилась трагедия большой части германского офицерского корпуса.

* * *

Фельдмаршалу фон Клюге, новому главнокомандующему группы армий "Центр", я докладывал один-единственный раз. Он вполне соглашался с необходимостью "порядочного отношения к русским военнопленным". Казалось, что он, как солдат, принимай это близко к сердцу. Он резко критиковал также многие неправильные мероприятия германских оккупационных властей. Но его пугала мысль о создании Русской Освободительной Армии. Когда я упомянул в разговоре, что в свое время на полях моего меморандума об этом Браухич написал "Считаю решающим для исхода войны", он только коротко заметил:

- Об этом мы должны еще раз основательно поговорить.

Хотя Клюге соглашался с привлечением русских, как он сказал, в качестве помощников при второстепенных службах, но всю эту проблему он видел лишь с узкой точки зрения командиров частей. Глубокие проблемы, так занимавшие Бока, - вопрос мира, судьба русского народа и задачи Германии на русской территории, - его не интересовали.

Правда, этот разговор состоялся в первые дни января 1942 года, когда положение на фронте требовало полностью его внимания и всего его рабочего времени. Бок был прав. Германская армия не только понесла под Москвой самые крупные до тех пор потери в солдатах и офицерах, но по высшему командованию был нанесен роковой и непоправимый удар: 19 декабря 1941 года Адольф Гитлер, будучи уже верховным главнокомандующим всеми вооруженными силами Германии, взял на себя и верховное командование сухопутными силами, что создало совершенно парадоксальное положение{8}.

Известно, что на солдатском языке слухи неизвестного происхождения обычно называют грубоватым словом "Latrinenparole"{9}.

В нашем главном штабе, личный состав которого обычно знал больше, чем фронтовики, в политическом отношении жили отчасти такими слухами. В большинстве случаев они были противоречивы. Некоторые действовали угнетающе. Другие будили новые надежды.

Ниже я привожу некоторые из подобных слухов в том виде, как я их тогда записал. "Абвер, под начальством адмирала Канариса, ведет энергичную борьбу против издевательств над военнопленными и против политики Гиммлера и Розенберга в занятых областях".

"Многие армейские офицеры на свой страх и риск отпускают по домам русских военнопленных, семьи которых живут в занятых областях".

"Русских военнопленных перевозят в Германию как рабочую силу и держат их в скверных условиях".

"Розенберг хочет обратиться к верховному командованию германской армии с просьбой отдать приказ обращаться с военнопленными "по законам человечности"".

"В Восточном министерстве у нас есть союзники в лице д-ра Отто Бройтигама, д-ра Рудольфа фон Кнюпфера и некоторых других".

В нашем штабе действительно циркулировал материал Восточного министерства с выдержками из общих директив по управлению занятыми областями, в котором мы могли прочесть, что министр по делам Востока осуждает эксплуататорскую политику, так как "она приносит еще большую нужду, чем созданная большевизмом".

"Хороший знак!" - думали мы. "Русские школы, открытые армией после занятия населенных пунктов, немецкая гражданская администрация закрывает. Обоснование: "Русскому народу образование не нужно"".