Николай Штучкин - Над горящей землей

Аэродромы следуют один за другим... Полк бомбит врага в районе населенных пунктов Камышевиха, Хомутовская, Большие Салы, Веселое... И в самих населенных пунктах. Стоят очень холодные ночи, и главное в этот момент - выкурить немцев из хат, теплых домов. Это они отняли кров у местных жителей - женщин, детей, престарелых.

Экипажи бьют врага на дорогах, уходящих от Ростова на запад и на север. Уничтожают живую силу и автомашины, чтобы не на чем было бежать. Бьют не только ночью, даже и днем. Увидев колонну, летчики снижаются почти до земли. Гитлеровцы выскакивают из машин, разбегаются в разные стороны, штурманы расстреливают их из пулемета.

- Смотри, что получается! - говорит Бушуев Владимиру.- Противоположная картина. Когда наши войска отступали в направлении большой излучины Дона, нас посылали на разведку с целью определить, куда они отошли и куда продвинулись фашисты. Теперь наоборот, - куда отошли фашисты и намного ли наши наступающие войска оторвались от своих баз. Больше того, гитлеровцы так быстро удирают, что наши не могут догнать, и нам, разведчикам, приходится нацеливать их, указывать более короткий путь для преследования.

- А что, если нам не просто бомбить колонны и расстреливать живую силу, а задерживать врага, - предлагает Владимир, - создавать на дорогах пробки, замедлять движение?

И вот колонна, небольшая, десять автомашин-фургонов, идет по дороге Ростов - Таганрог. Самолет на боевом курсе. Ночь лунная, светлая. Машины видны на снегу, как снимки на фотобумаге: ярко, контрастно. Владимир прицеливается, сбрасывает бомбу, стараясь поразить головную. Взрыв впереди и немного правее. Машина остановилась. Идущая следом обходит ее стороной и снова несется вперед. Все остальные - за ней.

Летчик делает круг, снова заходит в атаку. Штурман прицеливается, сбрасывает бомбу. Опять по первой машине. Взрыв близ дороги. Колонна продолжает движение, увеличивая скорость.

Третий заход. Снизившись до двухсот метров, Бушуев идет правее дороги. Штурман стреляет из пулемета по головному фургону. Машина встала. Солдаты, оставив ее, бегут от дороги в разные стороны.

Развернувшись, Бушуев снова идет рядом с дорогой, Константинов поливает колонну пулеметным огнем. Но вот боезапас иссяк, солдаты снова сели в машины, и колонна пошла.

- На дороге остались два фургона. И все, - подвел итоги Бушуев.Столпотворения нет. Паники нет. А почему? Продумано все. Отход планомерный. Видишь, идут небольшими колоннами. Небольшие - гибки, маневренны. Да и дороги хорошие, ровные. Пробку создать не просто.

Враг хоть и отступает, но огрызается как только может. 13 февраля наши войска освободили Ростов, а 14-го днем Бушуев и Константинов получили боевое задание разведать дорогу от Ростова до Большекрепинской, посмотреть, куда отступили немцы.

Самолет проходит над городом в направлении с юга на север. Высота сто пятьдесят метров. В городе народу пока немного. В основном на подходе. С узлами идут, с мешками, тянут санки со скарбом. Из деревень, станиц, расположенных близ Ростова, возвращаются в свои дома, квартиры. Увидев самолет, останавливаются, машут руками, платками, шапками. Погода как по заказу: сквозь редкие облака проглядывает веселое солнце.

Самолет над северной окраиной города. Владимир ищет дорогу на Большекрепинскую, но ее найти невозможно. Окраина исполосована окопами, ходами сообщений, и все это залито водой, все превратилось в тысячи больших и малых луж. Владимир пристально смотрит вниз, ищет, и вдруг волна сжатого воздуха - вихревой след пронесшейся пулеметной очереди - резко бьет по лицу. Мгновение, и огневые трассы прошивают пространство вокруг самолета.

- Влево! Влево давай! - кричит Владимир.- Влево!..

Стрелять могли только справа, оттуда, где окопы, а также с дороги, а она где-то здесь, под самолетом, может, немного правее, а слева - большое, еще покрытое снегом пятно - центральный аэродром Ростова, находящийся в стороне от дороги. Известно, что враг его оставил, значит, там никого нет, там безопасно, если будет необходимость, можно и приземлиться.

Летчик бросает машину влево, но снаряд "эрликона" настигает ее, попадает в крыло. Элерон разбит, воздушный поток треплет лоскутья обшивки. Но самолет управляем, мотор работает хорошо. Садиться не нужно. Бушуев кружит над аэродромом, рассматривает стоянки. На них: "мессершмитты", "хейнкели", "юнкерсы". Разбитые. Целые. Разбитые - это работа гвардейцев, в том числе Бушуева и Константинова. Они прилетали сюда не раз, бомбили, а теперь видят результаты своей работы. Целые и, очевидно, исправные самолеты не улетели из-за отсутствия горючего: гвардейцы разбомбили и сожгли бензохранилище.

- Полюбовались и хватит, - говорит летчик.- Надо идти домой, докладывать: враг рядом с Ростовом.

Таганрогский залив, протянувшийся к западу от Ростова, огромен, как море. На южной его стороне - наши войска, на северной - вражеские. А вот где они там находятся, что делают, и предстоит разузнать нашим разведчикам - Бушуеву и Константинову.

С аэродрома Новониколаевка, расположенного в тридцати километрах южнее Ростова, им надо выйти к населенному пункту Семибалка, что на южном побережье залива, пересечь залив и, углубившись в тыл вражеских войск, обследовать район севернее Таганрога. Посмотреть: есть ли аэродромы, и если есть, то определить, какая на них авиация. Одновременно разведать расположение войск, движение автоколонн на дорогах.

И все это днем. Но при условии, если удержится плохая погода, если нижняя кромка облаков будет не выше двухсот метров. Если выше - лететь нельзя: негде будет укрыться от вражеских истребителей и от огня зениток. Такие условия командир полка поставил перед Бушуевым. Он уже знает своего летчика, знает, если ему не запретить, он сам не вернется, полезет в пекло.

И вот экипаж идет над заливом. Идет, а погода все лучше и лучше. При подходе к середине залива видно, что впереди безоблачно, ясно. И виден берег - высокий, обрывистый. Самолет, идущий над ледяной гладью, виден оттуда как на ладони. "Дальше идти нельзя, - думает Владимир, - надо возвращаться, иначе будет поздно". Но разве скажешь об этом Бушуеву? Наверняка ответит: "Не твое дело. Сиди и молчи". Хуже того, может назвать трусом.

Владимир молчит. Но сидит как на иголках. Ему уже кажется, что на них наводят пушки и пулеметы, вот-вот откроют огонь. Наконец Бушуев не выдержал:

- Это же самоубийство.

- Что верно, то верно, - нарочито спокойно говорит Константинов.

- Так чего же молчишь? - кричит, сразу вспылив, Бушуев. И, резко положив машину в глубокий вираж, разворачивается на обратный курс.

Такой он, Бушуев, когда дело касается выполнения боевого задания принципиальный, непреклонный, непримиримый. Возвратившись, он будет теперь терзаться, что боевое задание не выполнено, будет думать, что краски он все же сгустил, что погода не такая уж хорошая, чтобы вернуться ни с чем. И хуже всего, что кто-то может подумать, что он, Бушуев, спасовал. Это ему хуже всего.