Альфред Штекли - Галилей

Чамполи понял, к чему клонил Барберини: Галилей не должен допускать, чтобы из его открытий делались далеко идущие выводы. Ведь то, что он открыл с помощью зрительной трубы, позволяет говорить о некоем подобии Луны и Земли. Находятся горячие головы, которые, не довольствуясь этим, твердят, будто и на Луне живут люди. Другие начинают выяснять, могли ли жители Луны произойти от Адама или иметь своими предками кого-то из спасшихся в Ноевом ковчеге. Высказываются самые дикие суждения, которые Галилею и не снились.

Из беседы с кардиналом Барберини Чамполи стало ясно: в Риме от Галилея, помимо согласия не выходить за пределы математики, ждут и другого — он должен открыто признать, что подчинится авторитету тех, кто поставлен повелевать умами в истолковании писания. Сделать это, по мнению Чамполи, крайне необходимо, дабы не позволить врагам сыграть на «дерзкой и самонадеянной непокорности» Галилея. Поэтому спасительную оговорку о готовности подчиниться решению церкви можно повторять как угодно часто, это никогда не будет чрезмерным! Он, Чамполи, знает, что Галилей всегда так и делал, но бесконечная, любовь к нему заставляет напомнить об этом, хотя из-за разности в возрасте ему не подобало бы давать советы!

Кардинал Дини обещал поговорить с Гринбергером и даже самим Беллармино. Однако помешала масленица с ее суетой. Но время не пропало даром: переписчик по приказу Дини заготовлял впрок копии «Письма к Кастелли». одну из них кардинал, вручил Гринбергеру и дал ему прочесть недавнее письмо Галилея, где тот говорил о необходимости, прежде чем осуждать Коперникову теорию, выслушать сведущих людей.

Встретившись с Беллармино, Дини ознакомил его с теми же письмами. Беллармино уверял, что с тех пор, как беседовал с Галилеем в Риме, он больше не слышал ничего относительно обсуждаемой темы. Что касается Коперника, сказал он, то не следует думать, что его запретят. Книгу самое большее снабдят примечанием: доктрина его, мол, допускается лишь для того, чтобы «спасти явления». Ведь движется не Земля, а Солнце. Беллармино с явным удовольствием процитировал строку из псалма: Солнце «выходит, как жених из брачного чертога своего, радуется, Как исполин, пробежать поприще…» Кто еще может сомневаться, что именно Солнце бежит по небу!

Поскольку Беллармино признался, что обсуждал эти вопросы с. Гринбергером, Дини решил еще раз поговорить с математиком. Тот был очень сдержан, но одна его фраза прозвучала знаменательно. «Мне доставило бы удовольствие, — сказал Гринбергер, — если бы синьор Галилей привел бы прежде свои доказательства движения Земли, а потом бы уже принялся рассуждать о писании!»

Если бы Галилей именно так и сделал, нашелся Дини, то поступил бы плохо, ибо сначала привел бы свои факты, а потом бы уже думал о священном писании. Но Гринбергер не оценил остроумного ответа. Он был полон сомнений. Не являются ли аргументы Галилея скорее вероятными, чем доказательными? Гринбергер честно сказал, что заставляет его сомневаться: ему внушают страх некоторые места священного писания.

Исполняя приказ Римской инквизиции, архиепископ Пизы пытался хитростью получить от Кастелли подлинник Галилеева письма. Тот отвечал, что возвратил письмо Галилею. Архиепископ настаивал. Ситуация создалась почти комическая: та и другая сторона тщательно скрывали свои планы — архиепископ полагал, что, получив письмо, найдет там улики против дерзкого математика, а Галилей не хотел выпускать из рук документа, могущего разоблачить фальсификацию.

Из Рима шли утешительные вести. Слухи об опасности преувеличены, действуют здесь лишь несколько монахов, но их попытки обречены на неудачу. Кардинал Барберини тоже говорил, что, насколько он знает, ни в его конгрегации, ни в конгрегации Беллармино ничего относящегося к Галилею не обсуждалось.

Чамполи радовался: те, кто затеял эти козни, напрасно старались создать впечатление, будто за ними чуть не весь Рим. Галилей может больше не волноваться — здесь у него множество друзей. Недавно кардинал дель Монте имел долгую беседу с Беллармино. Если, трактуя о системе Коперника и своих доказательствах в ее пользу, Галилей не станет касаться священного писания — толкование Библии должно быть сохранено исключительно за знатоками богословия! — то он не встретит никаких затруднений.

Настроен Чамполи был очень оптимистично. А за два дня до того, как он написал это письмо Галилею, 19 марта 1615 года, один из кардиналов-инквизиторов заявил в Святой службе, что беседовал р положении дел во Флоренции с фра Каччини. Тот осведомлен о заблуждениях Галилея и жаждет очистить совесть, дав показания.

Павел V велел немедля его допросить. На следующий день Каччини предстал перед комиссарием инквизиции. Он рассказал, как, выступая с проповедью, осудил мнение о недвижимости Солнца и как затем ученики Галилея стали подбивать соборного проповедника, дабы тот с церковной кафедры ему возразил. Тогда он, Каччини, обратился к инквизитору Флоренции, полагая, что следует наложить узду на дерзкие умы. О них, учениках Галилея, ему говорил фра Хименес, который слышал, как они высказывали три следующих положения: бог, дескать, не субстанция, а акциденция [12] Акциденция — термин, означающий случайное, несущественное, преходящее. Фома Аквинский учил, что материальный мир является чем-то совершенно случайным (акцидентальным), зависимым от творца. Лишь бог — бытие абсолютно необходимое, первопричина всего, наипервейшая сущность (субстанция). ; бог обладает чувствами; чудеса святых не настоящие чудеса.

О «Письме Кастелли» Каччини распространяться не стал, зная, что оно находится в инквизиции, а только заметил, что там, по его мнению, неправильно излагаются вопросы, относящиеся к богословию.

— Итак, я даю показания сей Святой службе, что, как гласит общая молва, вышеназванный Галилей держится следующих двух положений: Земля по природе своей движется как целиком, так и суточным движением; Солнце недвижимо. Эти положения согласно моей совести и моему разумению противоречат священному писанию, изложенному отцами церкви и, следственно, противоречат вере, которая учит, что то, о чем говорится в священном писании, надлежит считать истинным.

На вопрос, откуда он знает о взглядах Галилея, Каччини ответил, что, помимо общей молвы, он слышал о них от епископа Кортоны и от одного флорентийского священника из рода Аттаванти, приверженца Галилея. С ним он беседовал прошлым летом в келье фра Хименеса, когда последний упомянул, что ему, Каччини, предстоит говорить проповедь о том, как господь остановил Солнце. Об этом учении Галилея читал он и в его книге, посвященной солнечным пятнам, которую брал у Хименеса.