Альфред Штекли - Галилей

Несмотря на предостережения Мостро, посол все-таки решил еще раз поговорить с напои. Три дня спустя он обратился к нему с просьбой. Нельзя ли, не доводя дела до инквизиции, выслушать оправдания Галилея перед той же комиссией, которая рассматривала книгу? Разве это нельзя сделать ради великого герцога?

Именно ради него, возразил Урбан, он и отступил от обычной процедуры. Раньше он дружески относился к Галилею. Но тот взял на себя смелость защищать мысли, которые шестнадцать лет назад были прокляты церковью. Галилей тогда попал в неприятнейшую историю, из которой едва выпутался. Это вопросы тягостные и опасные. А последняя книга Галилея действительно очень вредна. И дело куда серьезней, чем полагает их высочество.

Перед тем как откланяться, посол попросил разрешить его затруднение. Ему приказано, чтобы об их беседе не узнала ни одна душа, кроме великого герцога. Но их высочество не имеет обыкновения читать письма или отвечать на них собственноручно. Переписка идет через первого секретаря.

Урбан, немного подумав, сказал, что раз великий герцог сам же пишет писем, придется посвятить в дело и первого секретаря.

«Только не забудьте, — закончил папа, — специально предупредить, чтобы тот ни с кем, помимо своего повелителя, не говорил об этом, если не хочет подвергнуться осуждению Святой службы».

В римскую инквизицию поступило донесение, что Галилей вопреки предписанию продолжает рассылать свой «Диалог». Кардинал Барберини велел выяснить во Флоренции, так ли это. Если донос подтвердится, то следует поставить в известность легатов в Болонье и Ферраре, дабы там успели перехватить книги. Надо также предупредить епископов и инквизиторов тех городов, через которые они могут пересылаться. Следует не жалеть усилий и любым способом выведать, когда и куда направляются тюки с книгами!

От Кампанеллы пришло короткое, взволнованное и сбивчивое письмо. Его попытка защищать Галилея потерпела неудачу. Он сделал все, что было в его силах. Хотел опровергать возражения, выдвигаемые против «Диалога». Ему не разрешили. Попытался заручиться поддержкой одного влиятельного кардинала. Из этого тоже ничего не вышло. Его осыпали угрозами. Придется подчиниться? Он не мог писать: «Когда остынет кровь, сообщу больше…»

Как видно, ситуация в Риме обострялась. Какой ему теперь нанесут удар? Ждать долго не пришлось.

1 октября 1632 года его вызвал к себе инквизитор Флоренции. В комнате находился нотарий и еще несколько духовных лиц, вероятно свидетелей. Инквизитор объявил Галилею, что Святая служба повелевает ему до конца октября явиться в Рим и предстать перед ее трибуналом. Дальнейшее ему объявят там.

Галилей дал подписку, что выполнит приказание и явится в срок.

Что делать? Если принять во внимание продолжительность карантина, в котором его продержат, то он должен выезжать немедля. Однако он и не думал собираться в дорогу. Да, со Святой службой не шутят, но инквизиция, согласитесь, не то место, куда особенно торопятся попасть. Надо выиграть время! Нельзя угодить Урбану под горячую руку. Лучше, если новые политические осложнения отвлекут его внимание. Ведь есть же у римского первосвященника проблемы поважней ненавистной книжки! Но как оттянуть отъезд, если уже есть предписание инквизиции?

Двор находился в Сиене. Галилей написал Чоли записку. Он в смятении. Ему приказано явиться в Рим, в трибунал Святой службы. Он обязан поставить в известность своего государя и испросить совета.

Влиятельные при дворе друзья Галилея уверили великого герцога, что все это вражеские происки. Если Галилей явится в Рим, то, конечно, посрамит клеветников. Но ему нельзя сейчас ехать. Он стар и нездоров, а тяготы опасного путешествия еще усугубятся несколькими неделями карантина.

Галилей тоже не бездействовал. Он отправил кардиналу Барберини обширное послание. Он-де знал, что «Диалог», как и все его прежние работы, встретит возражения. Однако он не думал, что ненависть врагов окажется столь сильной и они смогут внушить начальственным лицам, что «Диалог» не следовало публиковать. Поэтому приказ, запрещавший дальнейшее распространение книги, тяжело его поразил. Утешением ему служила лишь чистая совесть и убежденность, что он легко докажет свою невиновность. Начальственные лица должны быть уверены: послушание его таково, что он по малейшему знаку отправится не только в Рим, но и на край света. Еще сильнее поразил его приказ явиться в трибунал Святой службы. Словно он повинен в тяжком преступлении! Но он не может сейчас ехать — поездки он не вынесет. Поэтому он молит либо разрешить ему разобрать письменно все происшедшее и доказать свою преданность церкви, либо провести расследование здесь, во Флоренции, перед местным инквизитором и другими облеченными властью прелатами.

Длинное письмо то и дело прерывалось изъявлениями покорности. Если же, заключал Галилей, трибунал не сочтет его доводы достаточными, дабы отменить или хотя бы отложить вызов в Рим, то он отправится в путь. Послушание для него превыше жизни!

Галилей понимал, что все его уверения окажутся напрасными, если за него энергично не вступится великий герцог. Фердинандо должен знать резоны, изложенные кардиналу Барберини! К копии этого послания Галилей приложил и письмо, недавно полученное от Кастелли, из которого можно было сделать вывод, что дело не столь уж безнадежно. Даже генеральный комиссарий инквизиции полагал, что вопрос о движении Земли нельзя решать ссылками на библейские тексты.

Фердинандо с вниманием выслушал эти письма, признал весомость аргументов Галилея и велел написать послу в Рим, что он, великий герцог, будет доволен, если просьбу его математика удовлетворят.

Кардинал Барберини вместе с Урбаном был в Кастельгандольфо, и посол не мог сразу передать послание Галилея. Но он ответил ему, что выполнит поручение, как только кардинал вернется. Хотя, говоря откровенно, он опасается, как бы это послание не принесло больше вреда, чем пользы. Галилей настаивает, что защитит «Диалог» и докажет свою правоту, — от этого лишь возрастет желание целиком и полностью осудить его книгу. Маловероятно, чтобы ему разрешили не приезжать в Рим. Что же касается отсрочки, то ее, может быть, и удастся получить, только весьма недолгую. Упорство к хорошему не приведет. Необходимо не ввязываться в защиту вещей, которые не одобряет Святая служба, но уступить и подчиниться ее воле. В противном случае при рассмотрении дела он встретит огромные трудности.

Никколини был мудрецом и, естественно, пессимистом: «Нельзя, говоря по-христиански, думать иначе, чем так, как хотят кардиналы-инквизиторы — верховный трибунал, который не может ошибаться».