Хью Броган - Джон Кеннеди

Другая легенда сложилась о Кеннеди как о спортсмене: его считали яхтсменом, выдающимся пловцом, звездой футбола, получившим почетную грамоту в Гарварде. Правда заключалась в том, что его спортивные достижения, кроме яхты, были в лучшем случае минимальны (он проиграл соревнования по плаванию с Йельским университетом из-за плохого здоровья и получил сносную оценку за футбол исключительно из-за доброты тренера — почти как в случае «серебряной звезды» Линдона Джонсона) [30] Гамильтон. Джон Ф. Кеннеди. С.210. . Здоровье не позволяло ему добиться более высоких результатов. Казалось, что он родился с уже несимметричным телом: одна сторона его имела большую длину, чем другая, и эта непропорциональность, вдобавок к беспечному отношению к своему телу и решимости достичь физического совершенства, скоро привела к постоянным, а в итоге — угрожающим жизни проблемам со спиной. Еще хуже дело обстояло с недостаточностью надпочечных желез, называемой болезнью Аддисона, что, видимо, было врожденным (насколько известно, этим же страдала его сестра Юнис). Несомненно, эта болезнь объясняет недомогание Кеннеди в детстве: болезнь Аддисона ослабляет иммунную систему, а юный Джек подхватывал любую болезнь. В результате он проводил недели и месяцы своего детства в лазарете, что сильно его расстраивало, но в то же время сделало его увлеченным читателем и писателем (что сослужило ему неоценимую службу в политике). Его флотская жизнь, когда он не уделял внимание своему телу, оказалась губительной как для спины, так и для надпочечников: в 1945 году он был признан инвалидом и в течение последующих десяти лет боролся со своей немощью, что временами казалось безнадежным, а диагноз «болезнь Аддисона» не был поставлен вплоть до 1947 года. К счастью, получил известность кортизон, и когда в 50-х годах он стал доступен для приема внутрь, болезнь перестала быть большой проблемой: кортизон не мог вылечить, но смягчал большинство последствий. Со спиной дело обстояло иначе: ни хирургия, ни лекарства, ни самые известные инженерные изобретения не могли обновить его позвоночник. Каких-либо значительных улучшений не наблюдалось до тех пор, пока он не стал президентом и был передоверен заботам военных врачей. К 1963 году строгий режим массажа и плавания сделали Кеннеди гораздо более здоровым для своего возраста, чем это казалось возможным во время всей его предыдущей политической карьеры. После смерти Джека Бобби Кеннеди имел все основания сказать: «По меньшей мере половина дней, проведенных им на этой земле, были днями непрерывной физической боли» [31] Пармет. Джек. С. 15. , но перед своим отъездом в Даллас Кеннеди однажды заметил, что он сейчас чувствует себя лучше, чем до сих пор все эти годы.

Защищая спину, ему все время приходилось носить поддерживающий корсет и обувь со съемной подошвой, чтобы было удобно ходить и не напрягать мускулы неравномерной нагрузкой; он каждый день должен был принимать кортизон и не мог выполнить и дюжины простых физических действий. Он говорил о своем маленьком сыне: «Он будет носить меня на руках прежде, чем я его» [32] Брэдли. Беседы. С. 159. , и в 1961 году на церемонии не мог посадить традиционное дерево без того, чтобы высвободить спину, что причинило ему острейшую боль, которая продолжалась в течение месяцев. И большая ирония заключалась в том обстоятельстве, что в 1960 году он «выиграл» первые из четырех телевизионных дебатов с Ричардом Никсоном из-за того, что последний, не успевший подлечить поврежденное колено, выглядел разбитым, в то время как Кеннеди, казалось, лучился здоровьем и энергией.

Хотя, впрочем, энергии у него действительно было много. Как и все Кеннеди, он отличался неуемной энергией и вкусом к жизни. Вдобавок ко всему он обладал жизнерадостным характером своего деда «душки» Фица: это помогало ему переносить все испытания с удивительным спокойствием (даже когда они были весьма серьезны, как, например, в середине 50-х годов, когда дела со спиной обстояли столь плохо и причиняли сильное беспокойство, что личный секретарь Кеннеди, Эвелин Линкольн, думала о том, чтобы сменить работу). Он не собирался отступать перед своими болезнями, а скорее, боролся против них с теми же упорством и волей, с какими прошел войну на Тихом океане. Казалось, его обуревали мечты о политике, если не конкретные планы, с 1942 года [33] Гамильтон. Джон Ф. Кеннеди. С. 472–473. . Это было вполне естественно. Его родители верили в ценность общественной жизни, и хотя посол был прежде всего бизнесменом, тем не менее к политике он испытывал истинную любовь. Он сам подумывал о президентстве, но, погубив собственные шансы (которые, впрочем, никогда не были особенно велики), сосредоточил все честолюбивые стремления на старшем сыне. Но Джо погиб молодым в бою в последний год войны, к безграничному горю своего отца, и казалось только справедливым, что Джек займет его место. Хотел этого также и Джек. Он был еще по-юношески застенчив и обращен внутрь себя; чувствовал себя на высоте в небольших группах, у которых не вызывала симпатий экспансивность демократической политики; но весь его опыт студента, дипломата-любителя, автора, моряка и журналиста (он успешно работал в газете «Херст» после того, как получил инвалидность и ушел из флота), намеренно или нет, готовил его к политической карьере. В нем проснулся инстинкт к соперничеству, сильно развитый у всех Кеннеди: это был еще один вызов, чтобы утвердить себя. Поэтому он выдвинул свою кандидатуру в конгресс, хотя знал, что ему, возможно, придется вести жизнь полуинвалида; и уж наверняка не допускал мысли о том, что не сможет успешно завершить предвыборные гонки. Он становился фаталистом, если флотская служба не сделала его таковым; казалось, он был уверен, что умрет молодым; он находил смешное в любой ситуации; он оставался равнодушен к физическому риску (не напоминает ли вся его жизнь игру?) и с пугающей лихостью демонстрировал это; и он не позволял осмотрительности помешать, когда чего-то хотел. С его стороны было неблагоразумно бросить вызов Генри Кейботу Лоджу-младшему на выборах в сенат в 1952 году; люди старой закалки, включая его отца, сочли, что он поступает неразумно, выдвигая свою кандидатуру на пост вице-президента в 1956 году; и самой большой дерзостью со стороны столь молодого человека была заявка на то, чтобы стать президентом в 1960 году. Кеннеди игнорировал все подобные соображения. Он не знал, сколько у него осталось времени; неблагоразумие было для него единственно разумной вещью.

Эта позиция придавала ему привлекательности, но если бы американский народ осознал это, то его планы кандидата в президенты могли бы расстроиться. Только нация ипохондриков могла считать плохое здоровье Кеннеди причиной для его дисквалификации на эту должность; он был инвалидом менее, чем Франклин Рузвельт, о котором, однако, нельзя сказать, что он плохо справлялся со своими обязанностями. Даже зная все факты, идет ли речь о 1944 или 1960 годе, стоило выбирать скорее Рузвельта-Трумена и Кеннеди-Джонсона, чем Дьюи-Брикера или Никсона-Лоджа. Но американскую общественность очень легко напугать медицинской стороной дела, и в обоих случаях правда была тщательно скрыта. Это было особенно благоразумно в 1960 году, так как о Франклине Рузвельте было известно уже достаточно «компрометирующего» материала. К Кеннеди еще только подбирались, и вполне резонно мог быть задан вопрос, разумно ли выбирать человека, столь небрежно относящегося к ограничениям скорости. Республиканцы могли потребовать ответа на этот вопрос самым решительным образом.