Игорь Цыбульский - Громов

В то время я стал присматриваться к Ахмад-шаху Масуду. Его ни в коей мере нельзя было сравнить с какими-то другими полевыми командирами. Очень способный военачальник, политически грамотный и активный, он имел надежных информаторов в правительстве, в Генеральном штабе афганской армии. Всегда не хуже нас знал, что против него замышляется. В свое время маршал Соколов готовил операцию в Пандшере. Я тогда работал в Генштабе. И меня предупредили, что Ахмад-шаху наверняка известно, что против него готовится операция. Я позвонил Соколову и предупредил об этом. Соколов с обидой спросил: что, мол, вам там в Москве лучше известна обстановка, чем мне здесь на месте?

Что же в итоге получилось? Ахмад-шах во время проведения операции ушел из Пандшера, и весь массированный удар авиации и артиллерии пришелся по пустому месту. Когда войска захватили соответствующие районы, оказалось, что там нет ни живых, ни убитых, ни раненых. Предположили, что боевики ушли через снежные перевалы и ледники. Начали их преследовать, набегались по скалам и ледникам, как говорится, досыта. Оказалось, что боевики Ахмад-шаха по ночам выходили тайными тропами как раз в нашу сторону. Вот такой этот Ахмад-шах.

Надо признать, что он не только умел воевать, он заботился о народе. Строил жилье, дороги, мечети, образованием занимался. Торговал с Индией. Горными тропами на ишаках вывозили лазурит, который там очень ценится.

Я видел в этом человеке очень перспективную фигуру. Считал, что нам нужно не отталкивать его, не делать еще большим врагом, а приблизить, потому что в перспективе нам придется с ним иметь дело. Так оно и получилось. Очень сожалею, что этот способный и полезный для своей родины человек погиб.

Б. В. Громов:

— Вывод 140-тысячной группировки советских войск из Афганистана представлялся делом весьма трудным. Мы должны были уйти из страны, где воевали почти десять лет, и не просто уйти, а достойно покинуть ее, не допуская потерь. Наша разведка докладывала, что моджахеды планируют массированные операции с целью превратить вывод советских войск в позорное отступление. Эти планы мы сумели сорвать.

Труднее всех было тем, кто уходил из Афганистана в числе последних, и самая, пожалуй, трудная задача пришлась на долю 350-го гвардейского парашютно-десантного полка: обеспечить безопасный выход последних колонн и самому уйти без потерь.

Приводим здесь воспоминания рядовых участников знаменитой операции. Офицеров того самого 350-го полка, который последним выходил из Афганистана. Из их слов становится ясно, что командование и рядовые были едины в стремлении к цели, хотя там, внизу, все выглядело несколько иначе, чем в штабах.

— Перед самым выводом у многих наших бойцов закончился срок службы, — вспоминает Иван Замотаев, бывший начштаба 350-го полка, — они подлежали увольнению в запас. Вместо них прибыло молодое необстрелянное пополнение. Но для того чтобы избежать потерь, командирам нужны были опытные бойцы. Мы обратились к нашим демобилизованным, каждого персонально спрашивали: «Можешь остаться, чтобы помочь всем выйти без потерь?» Не было ни одного отказа. Все остались!

А ведь каждый из них мог сказать: «Я свое отвоевал. Остался жив и не хочу больше рисковать». На самолет — и домой.

Во время выхода войск у меня была особая задача — я отвечал за боевое знамя полка. Я за него головой отвечал. Сшили специальный брезентовый чехол, в него упаковали знамя, я надел его на себя, как лифчик. В БТР, на котором я ехал, стояли ящики с взрывчаткой. На самый крайний случай. Если что — взрываю БТР и себя вместе со знаменем. Слава богу, обошлось.

На границе нас встречал оркестр, женщины бросались к машинам с фотографиями своих сыновей.

Потом нас загнали в огороженный колючей проволокой военный городок. Холодные палатки. Света нет. Все сырое. Как бездомных собак.

Да, родные военные чиновники встретили нас достойно, после этого мы сразу поняли, что вернулись домой.

Помню, механик-водитель, грязный, чумазый, в порванной тельняшке, только вылез из машины, ему от имени министра обороны: «На тебе, сынок, часы. Всё, ты уволен!»

Потом была встреча дома. Соседей позвали. И одна женщина спрашивает: «Ты что-нибудь ценное из Афганистана привез?» Мне это дико показалось. Я в дверь как кулаком врубил! Проломил эту дверь! И ответил этой бабе: «Я жизнь свою привез из Афганистана! Тебе этого мало?!»

— Моя рота прикрывала вывод войск на перекрестке в районе Балагана, — вспоминает Вадим Кудряшов, бывший командир 5-й роты 350-го полка. — В Балагане стояла афганская дивизия. Как только мы засобирались домой, в ней началось брожение. Афганцам хотелось отобрать у нас оружие. Задача мне ставилась такая: в случае, если афганцы на нас попрут, дать отпор.

После такой подготовки все мои мысли, конечно, были о том, как вывести роту домой без потерь. Решив обезопасить позицию, я лично наставил растяжек так, чтобы никто не подкрался, об этом я афганцев предупредил.

Ночью выпал снег. Я с радистом Ваней Миненко пошел посмотреть, как там мое «минное поле». Иду по глубокому снегу, солдат сзади. Поскользнулся на склоне, упал и чувствую, что у меня растяжка под задницей. Крикнул бойцу: «Ложись!»

Сижу практически на гранате и с жизнью прощаюсь. Мне казалось, целая вечность прошла, на самом деле — это Ваня Миненко потом рассказал — я мгновенно выхватил эту гранату из-под себя и бросил вниз, там она и рванула. Повезло!

Потом часто думал, что вот так глупо вместе с солдатом мог погибнуть в последний день перед выводом.

Как память об Афганистане, привез в Союз хвостовик реактивного снаряда, который разорвался на позиции моей роты. Эту железяку у меня потом для музея пионеры забрали.

— Больше всего мне на выводе запомнился перевал Саланг, — вспоминает Григорий Гурин, бывший комвзвода 350-го полка. — Мы попали в жуткую пургу. А тут еще ночь. Снег такой, что «Луна» не пробивала его в двух метрах («Луна» — очень мощный прожектор, который стоит на БМП-2). Командиру в таких случаях положено сидеть на броне. Продувало насквозь. Надел я теплую куртку, бронежилет, еще и защитный комплект сверху, и все равно зуб на зуб не попадал. Но в машину спрятаться нельзя — нужно контролировать движение. А что контролировать, если шли в пургу, да еще в кромешной темноте. Нервы на полном измоте. Вдруг машина начала вилять. Водитель, ефрейтор Рыбалко, заснул.

Справа стена, слева пропасть. Я кричу — боец не слышит. Пришлось вытащить из АКМ «магазин» и бросить его водителю в спину, только после этого он очнулся. Я, честно говоря, трухнул здорово в той ситуации. Хотя бывали на войне и случаи пострашнее.

Еще мне выход запомнился тем, что на самом перевале из гусеницы вдруг стал вылезать «палец» (стальной стержень, скрепляющий звенья гусеницы). А колонна идет, остановиться нельзя. Я зову бойца, беру кувалду, спрыгиваем на землю. Так мы бежали рядом с машиной и периодически колотили кувалдой по вылезающему «пальцу». До самой остановки. Не припомню, чтобы я когда-нибудь еще так уставал!