Владимир Зисман - Путеводитель по оркестру и его задворкам

Когда я заканчивал институт, необходимо было написать дипломную работу, для того чтобы показать, что вуз выпускает более умного индивидуума, чем принимал. Проще всего было написать на пятидесяти страницах, как использовали гобой в оркестре выдающиеся композиторы прошлого и почему это так неудобно исполнять. Мне тема показалась не очень интересной, тем более что я тогда не знал толком, как они его использовали. Меня озадачила другая проблема. Дело в том, что начало каждого отдельного звука на духовом инструменте (если это не легато) определяется движением языка типа «ту», «ку», «тьфублин» и т. д., то есть плевком разной степени активности, в зависимости от степени лиризма музыкального материала. Частенько это надо проделывать достаточно быстро. И меня заинтересовало, почему это струнники двигают довольно большой, а зачастую и толстенькой ручонкой вместе со смычком с бешеной скоростью (вот в тремоло, например), а язык ворочается во рту как будто ты только что лизнул батарейку «Крона» 9В?

Я перекопал кучу литературы по устройству мышц языка, его иннервации и прочей ерунде, написал никому не нужную работу. А вот потом мне сильно повезло. Прежде чем работу сдать, я пришел проконсультироваться на эту тему к Владимиру Львовичу Найдину. Он тогда возглавлял отделение нейрореабилитации НИИ нейрохирургии им. Бурденко. Это был фантастически талантливый, обаятельный и образованный человек. Он посмотрел работу, сказал, что если бы у меня было нормальное образование, то он взял бы меня к себе. Мы еще немного поговорили про вообще, а на прощание я не удержался и задал ему вопрос (в общем-то, по его части): «Почему флейтисты ненормальные?»

Он ответил, что этот вопрос его тоже интересовал. И дал ответ специалиста.

При лабиальном звукоизвлечении КПД использования воздуха очень мал: большая часть воздушной струи при ее рассекании уходит не на создание звучащего воздушного столба, а просто в никуда. В свисток уходит как раз меньшая. Отсюда повышенная потребность в воздухе и, как следствие, постоянная гипервентиляция мозга.

Флейтисты во внутримузыкальной культуре занимают место Безумного Шляпника. Сейчас это не так заметно. То ли флейтисты стали меньше заниматься, то ли понятие нормы размылось до такой степени, что это уже неочевидно, но в прежние времена флейтисты и их поведение рождали легенды.

Когда-то я работал с Женей Шклянко. Это был очень хороший и яркий музыкант, но славен он был не только этим. Женя представлял собой собирательный образ флейтиста. На заре своего творческого пути он проколол шилом все четыре колеса «Мерседеса» Максима Шостаковича в бытность того главным дирижером Большого симфонического оркестра Центрального телевидения и Всесоюзного радио… Это не было хулиганством, это была мировоззренческая акция. Те, кто работал с Женей, помнят белые чешки, в которых он играл спектакли, его попытку выпрямить гвоздь, использовав электрическую розетку в качестве рычага, что привело к обесточиванию всего театра перед спектаклем. Вершиной жанра была поездка в Японию. Все ведь ездили тогда со своими продуктами: гречкой, тушенкой и т. д. Женя взял трехлитровую банку меда. Когда во время морского перехода Находка — Иокогама выяснилось, что японцы не пропускают биологически активные продукты, Женя сожрал всю банку.

На паспортном контроле в Иокогаме потребовались все усилия администрации театра, секретаря парторганизации, представителя отдела Министерства культуры, что на Лубянке, и многочисленных свидетелей, чтобы доказать, что эта бесформенная красная рожа и фотография в серпастом и молоткастом полиграфическом изделии одно и то же лицо. Можно сказать, лицо страны.

И Женя был не один. Другой не менее легендарный флейтист подсчитывал количество нот в партии флейты в разных произведениях, пытаясь доказать, что за одни спектакли он должен получать больше денег, а другие готов сыграть и за меньшие.

Сейчас флейтисты уже не те. Ох, не те! Почти.

Флейта у всех «деревяшек» вызывает чувство восхищения и зависти. Потому что у нее нет трости. Когда видишь, что время, которое требуется флейтисту для того, чтобы оторваться от игры в нарды на айфоне и вступить, меньше промежутка между замахом тесака Авраама над Исааком и рекомендацией ангела Божьего погодить, естественное чувство зависти появляется само собой. Потому что все остальные уже давно лижут и обсасывают свои трости и мундштуки.

А пиколка вообще входит во внутренний карман смокинга. Пиколка — потому, что piccolo, маленькая. Она самая маленькая и высокая из трех распространенных в оркестровой практике флейт (под третьей я подразумеваю альтовую флейту). И единственная деревянная, остальные — из металлических сплавов. Пиколка звучит в таком высоком диапазоне, что йотируется на октаву ниже, иначе запутаешься в добавочных линейках. Она довольно активно используется в оркестре. И у Римского-Корсакова, и у Шостаковича. Но, на мой взгляд, у пиколки есть два совершенно выдающихся, практически гениальных соло. Одно из них в балете Прокофьева «Ромео и Джульетта». Там есть номер «Джульетта одна». Она уже в крайнем состоянии ужаса, одиночества, безысходности. И вот звук пиколки frullato звучит, как будто изображая еле живой язычок пламени свечи, готовый в любую секунду исчезнуть.

А второе — из знаменитого марша «The Stars and Stripes Forever» Джона Сузы. Мы его как-то играли на бис в БЗК в симфонической версии. Удовольствие бешеное! А когда пиколист встает на соло — ну это ваще!

Кстати, играли лучше, чем американцы. И, судя по восторженному и изумленному выражению лица американского маэстро, лучше, чем он мечтал.

Флейта — это, некоторым образом, духовой инструмент по дефолту, без дополнительной темброво-понятийной окраски. Звук вообще. Как в «Шутке» Баха или в арии Нормы. Этакий архетип, как в «Послеполуденном отдыхе фавна» Дебюсси или «Мелодии» Глюка из «Орфея».

Если попросить назвать духовой инструмент, то первой на кончике языка оказывается флейта.

Такая же нежная и красивая, как арфа.

Недаром самое благостное, что можно себе представить, — это дуэт флейты и арфы.

Под бургундское Conti урожая 1934 года.

Один я остался не у дел. Я не унаследовал талантов, которыми так щедро наделена родня обоих моих родителей. Они с горечью убедились в этом, когда мне было четыре года и я не смог отличить звуки гобоя от английского рожка.

Дик Фрэнсис. Смерть на ипподроме

Удря: Что толку, если у меня нет английского рожка!

Неизвестная: А разве нельзя его чем-нибудь заменить? Каким-нибудь другим инструментом?