Елена Булгакова - Дневник Елены Булгаковой

М. А. рассказал о случае с паспортами.

Афиногенов:

— Как бы вас заполучить ко мне?

— Нет, уж лучше вы ко мне. Я постоянно лежу.

— Какой номер телефона?

Рипси (все в тот же день):

— Мы спрашивали у К. С.'а: Почему вы отказались от «Мольера»? А тот отвечает: — Я и не думал… (Рипси шепотом): Только на большой сцене и с хорошим составом!

У М. А. возник план пьесы о Пушкине. Только он считает необходимым пригласить Вересаева для разработки материала. М. А. испытывает к нему благодарность за то, что тот в тяжелое время сам приехал к М. А. и предложил в долг денег. М. А. хочет этим как бы отблагодарить его, а я чувствую, что ничего хорошего не получится. Нет ничего хуже, когда двое работают.

Вечером М. А. диктовал мне черновые наброски «Ревизора» для кино.

М. А. купил сегодня Станюковича, полного, и Скаррона — «Комический роман». Очень доволен.

В многотиражке «За большевистский фильм» напечатано несколько слов М. А. о работе над сценарием «Мертвых душ» и — портрет М. А. — в монокле! Откуда они взяли эту карточку?! Почему не спросили у нас?

Вчера пришел по делу Загорский (из Киева), внезапно почувствовал себя плохо, остался ночевать.

М. А. пошел с Колей Ляминым к Поповым, а мы с Загорским проговорили до рассвета о М. А.

— Почему М. А. не принял большевизма?.. Сейчас нельзя быть аполитичным, нельзя стоять в стороне, писать инсценировки.

Почему-то говорил что-то вроде:

— Из темного леса… выходит кудесник (писатель — М. А.) и ни за что не хочет большевикам песни петь…

М. А. вернулся с дикой мигренью (очевидно, как всегда, Аннушка зажала еду), лег с грелкой на голове и изредка вставлял свое слово.

Был пятый час утра.

Были с М. А. у Вельса. Флигель во дворе (Волхонка, 8). Стеариновые свечи. Почти никакой обстановки. На столе — холодная закуска, водка, шампанское. Гости все уже были в сборе, когда мы пришли.

Американский Лариосик — румяный толстяк в очках, небольшого роста.

Алексей — крупный американец, славянского типа лицо.

Кроме них — худенькая американка-художница и двое из посольства Буллита. Говорила с ними по-немецки. Американцы пили очень много, но не пьянели. Потом оба секретаря (Боолен Чарльз и Тейер) уехали на вокзал — едут в Ленинград. А актеры пели по-английски песенки из «Турбиных» («Чарочку», «Олега»…).

Жуховицкий — он, конечно, присутствовал — истязал М. А., чтобы он написал декларативное заявление, что он принимает большевизм.

Была еще одна дама, которую Жуховицкий отрекомендовал совершенно фантастически по своему обыкновению:

— Родственница… (не помню, кому) из Государственной думы…

Дама:

— Я была на премьере «Дней Турбиных» (с ударением на «Тур…»). Радек ушел с первого акта…

Ох, дама! Ох, Жуховицкий!

Звонил Яков Леонтьевич с совершенно ошеломляющим заявлением — Станиславский уволил его из Театра.

По приезде он вызвал к себе Якова Л., похвалил его за работу, высказал удовольствие, что будет вместе с ним работать в этом сезоне, расцеловался на прощанье…

А на следующий день Егоров сказал Якову, что ввиду того, что Театр расширяется — Леонтьев не годится и будет другой. И пусть Леонтьев подаст заявление об уходе.

Яков сказал, что он с трудом дошел домой и дома свалился. Теперь болен. У него была путевка, он должен был выехать на Кавказ лечиться, — теперь все пошло прахом.

Как же Егоров должен был оклеветать Якова?!

Программа — американская — «Турбиных». В ней: «Your production of Mikhail Bulgakov's «In the Days of the Turbins» will be, I am sure, a landmark in the cultural and artistic approachement of our two countries.

A. Trojanovski.

Ambassador of the USSR» [8] «Ваша постановка «Дней Турбиных» Михаила Булгакова будет, я уверен, вехой в культурном и художественном сближении наших двух стран. А. Трояновский. Посол СССР» ( англ. ). .

Сейчас идем в МХАТ на «Турбиных».

Итак. Второго мы опоздали и пришли ко второй картине. Федя дал места в шестом ряду, слева у среднего прохода. Американцы были налицо. Во втором ряду — Буллит с дочкой. Потом — рядом с Алексеем — Бланш Юрка, немолодая, некрасивая, но заметная, худая, длинная, крашеная блондинка. Чешка. Говорили по-французски. В партере же — Жуховицкий со своей знаменитой родственницей члена Государственной думы.

В первом антракте мы разговаривали с Юрка и Алексеем. Во втором — Вельс подвел Буллита. После чего все, под предводительством Феди Михальского, пошли за кулисы.

Миша рассказывал мне, что за кулисами знакомились с актерами: Хмелевым, Яншиным, другими. Ходили на сцену, на которой была уже выгорожена гимназия. Потом — в зал.

Выяснилось, что в партере сидят еще одни Турбинцы — из Праги. Тоже познакомились с М. А. Сказали, что, по плану фестиваля, они должны были пойти на «Интервенцию», но, узнав о «Турбиных», пришли во МХАТ.

В следующем антракте Буллит опять подошел к нам. Он сказал, что смотрит пьесу в пятый раз, всячески хвалил ее. Он смотрит, имея в руках английский экземпляр пьесы, говорит, что первые спектакли часто смотрел в него, теперь редко.

После спектакля — настойчивое приглашение Жуховицкого ужинать у него.

Пошли американские Турбины (трое) и мы. Круглый стол, свечи, плохой салат, рыба, водка и дама.

Третьего у нас были Леонтьев и Калужский. Бедный Яков совершенно раздавлен.

Енукидзе (они говорили) прислал в Театр распоряжение — оставить Леонтьева в Театре.

Нижний кабинет сначала растерялся, но потом как-то ухитрился даже не ответить.

Четвертого вечером у нас Коля Лямин и Патя Попов. Их распирает любопытство — знакомство с американцами! Они яростно уничтожали рокфор, который Оля днем привезла из Риги и который Миша выдавал им за американский.

Пятого сентября у нас были Оля и Женя Калужский вечером. А днем заезжал Яков Леонтьевич прощаться перед Ессентуками. М. А. с Сережкой были в это время на даче в Болшеве.

Сегодня, шестого, и Екатерина Ивановна и Фрося — выходные. Мы одни, втроем. У М. А. болит живот, чем-то окормили на даче. Сначала он занимался с Сергеем уроками, потом учил его шахматам.

Переложили американский вечер с седьмого на девятое.

По телефону — предлагают М. А. делать для кино «Обломова». М. А. разговаривал вяло.

Вечером заходил сосед — писатель Л. с просьбой напечатать и выправить письмо наверх — не печатают, отовсюду выставили, тяжело живется. Потом записка от А. — тоже из нашего дома — просит денег. Нашлось.

За окном, во дворе, играют на гармонике, поют дикими голосами.

Съезд писателей закончился несколько дней назад — банкетом в Колонном зале. Рассказывают, что было очень пьяно. Что какой-то нарезавшийся поэт ударил Таирова, обругав его предварительно «эстетом»…