Марк Ферро - Николай II

Приверженный одному принципу — самодержавию, увековечить которое он считал своим долгом, Николай II не видел перед собой иного выхода, как сложить с себя власть, тогда как ему надо было пойти на уступки — что не позволила сделать его совесть — и создать правительство по согласованию с народными представителями, а это полностью противоречило самому принципу самодержавия. С момента прихода к власти он всегда оставался непреклонен в этом отношении, и те уступки, на которые ему приходилось идти, всегда вырывали у него силой, при этом не было никакой гарантии, что он их не отменит. В постоянстве его поведения не было исключения: и в 1906 году, так же как в 1911 или 1915 годах, он не намеревался с кем бы то ни было делить свою власть. Самое большее, на что он шел, — это выслушивать советы. Но даже мысль о том, что ему при этом могут что-то внушить, была невыносима для него как противоречащая данной им присяге. Он не желал существования Думы, а всякая деятельность, направленная на контроль правительства или на ведение с ним диалога, представлялась ему покушением на те исключительные права, которыми наделил его Господь Бог.

Поэтому он страдает, когда те, кто разделял с ним взгляды на его особую судьбу, оставляют его. Он переносит на сына все то внимание, которого ему недоставало со стороны отца и которое он уделяет обучению сына его обязанностям, хотя сам знает все слишком поверхностно и чувствует себя несведущим в делах государства. Но вот беда: единственное, что, по его мнению, он умеет делать — быть хорошим отцом, теряет всякий смысл с того момента, как он узнает, что его сын обречен. Трагедия этого человека заключалась в том, что, считая своим долгом передать сыну власть «неприкосновенной», он понимает: это ему не удастся. И он складывает с себя власть, которая лежала на нем столь тяжким бременем, так мешала и досаждала ему, не изменив своих взглядов и совершенно не осознав тех преступлений, которые он совершил во имя самодержавия.

Кинематографические кадры сохранили воспоминание о необыкновенном ликовании, охватившем Россию при известии об отречении Романовых. Колонны марширующих и стреляющих в воздух солдат, ораторы, скандирующие лозунги, радостные, шумные толпы народа. У каждого русского уже готов свой план восстановления России. На трибунах нескончаемый поток ораторов: богатые и бедные, извозчики и офицеры, мужчины и женщины. Возбужденные, светящиеся радостью лица. Кадры отражают ликование. 23 марта 1917 года состоится торжественное погребение жертв революции… На этих первых гражданских похоронах в православной России все время льются звуки похоронного марша и звучат слова: «Прощайте же, братья, вы честно прошли свой доблестный путь благородный».

Гражданские похороны, собравшие толпы народа; свобода высказываний — вот они, первые признаки нового мира.

Россия стала самой свободной страной в мире, скоро скажет Ленин. В самом деле, в городах и деревнях, в церквах и университетах представители старой власти изгнаны, если только им удалось остаться в живых.

«Одним из основных событий этих дней, — отмечал Керенский, — явилось полное уничтожение государственной власти». Через несколько дней не оказалось ни одного города, ни одного поселка, где не возникли бы революционные органы в виде Советов или комитетов, заменившие собой старую власть. За дни Февральской революции исчезло прежнее правительство, а также бывшие губернаторы и столь ненавистная охранка. Если не считать насилий, совершенных в течение первых дней, то жертвами, пострадавшими за свои преступления, стали во время Февральской революции только полицейские Елизаветграда, ответственные за многочисленные погромы.

«Теперь нам не страшен ни Бог и ни черт» — это заявление прихожан своему попу после отречения царя показывает, как представляли себе царизм мужики. Для них царизм — олицетворение всех бед, причем именно царизм, а не лично сам царь, так как среди тех крестьян, солдат и рабочих, кто обращался с петициями в Петроградский Совет, лишь очень немногие требовали жестких мер в отношении Николая. Обвиняли в первую очередь режим и не столько царя, сколько его клевретов. Вот как один священник передает настроения своей паствы — фронтовых солдат: «21 мая на солдатском митинге мне было выражено недоверие как преданному старому режиму… Мне заявили, что лучше для меня уехать в другое место, чтобы не случилось какого-либо насилия надо мной».

А вот и другое свидетельство:

«Наш русский народ многие годы был связан по рукам и ногам и оплеван царизмом, а духовенство проходило мимо и еще больше ослепляло народ, чтобы он не видел своих палачей, сидящих на золотой горе, окруженной фараонами. Но пришло время, многострадальный русский народ порвал вековые цепи, стряхнул деспотическую грязь».

«Не надо ходить в церковь, так как там молятся за царя-убийцу».

Православное духовенство, таким образом, рассматривают как представителей тирании, и его не спасет ореол благотворительности, как это было, например, в отношении католического духовенства во Франции во время революций 1789 и 1848 годов.

Офицерский корпус также не понял, что солдаты все дисциплинарные меры связывали с самодержавием и, естественно, считали, что после свержения царизма они будут изменены. Солдаты выступали не против военной дисциплины как таковой, а против чрезмерных дисциплинарных наказаний; в их сознании военная дисциплина являлась гарантией общественного порядка, и, отказываясь изменить дисциплинарные меры, офицеры хотели на свой манер увековечить царизм без царя. Это послужило одной из причин мятежа, происшедшего весной 1917 года. Дело вовсе не сводилось к отказу сражаться, но иногда солдаты замечали, что командование вело наступательные операции лишь ради того, чтобы вновь зажать их в кулак при помощи дисциплины, законно применяемой на полях сражений, поскольку она обеспечивала необходимый порядок в войсках.

В деревнях после известия об отречении Николая II старосты дворов сразу же собрались, и почти тут же был восстановлен Мир. Под их диктовку местные представители закона или учителя писали за них прошения или излагали соображения по поводу спасения страны. Крестьяне ждали ответа из Петрограда и, не получив его, захватывали необрабатываемые земли, в первую очередь царские или удельные земли. Не дожидаться же решения, которое примет Учредительное собрание! Переход таких земель в их руки был делом справедливым, а отречение царя означало, что справедливость наконец восторжествует.

Ненависть и злоба проявлялись значительно больше в отношении офицеров, попов или помещиков, чем в отношении самого Николая II. Это обнаружилось во время перевозки царя, в частности в Тобольск. Правда, в этом сравнительно процветающем крае никогда не было ни крупных забастовок, ни репрессий. Николаем «Кровавым» его называли на окраинах крупных городов. Однако даже в этих рабочих кварталах никто не требовал отмщения, когда Николай проезжал через эти места. По крайней мере во время Февральской революции. Но когда правящие классы стали противиться проведению реформ и прибегать к саботажу, когда подняла голову контрреволюция, речи о виновности царя сменились враждебными действиями и императорская семья стала жертвой самоуправства.