Марк Ферро - Николай II

В конце февраля 1892 года Ники был назначен членом Финансового комитета. «Много чести, но мало удовольствия», — комментирует он. И рассказывает, как ему пришлось принять шесть членов этого комитета, о существовании которого он даже не подозревал; из-за приема ему не удалось попасть вовремя на выставку.

В другой записи в своем дневнике он жалуется на то, что все утро было испорчено: «пришлось принять посланника Швеции и японскую макаку», то есть представителя японского императора. Николай на самом деле называет японцев «макаками». Он не доверяет полякам, презирает евреев, но уверен в верности мусульман.

Министр Александра III С. Витте, начавший модернизацию экономики, предложил царю назначить царевича — для формирования его личности — председателем Комитета по строительству Транссибирской железной дороги.

«Государь император был очень удивлен.

— Как? — спрашивает. — Да вы, — говорит, — скажите, пожалуйста, вы знаете наследника-цесаревича?

Я говорю:

— Как же, Ваше Величество, я могу не знать наследника-цесаревича?

— Да, но вы с ним когда-нибудь о чем-нибудь серьезно разговаривали?

Я говорю:

— Нет, Ваше Величество, я никогда не имел счастья о чем-нибудь говорить с наследником.

— Да ведь он, — говорит, — совсем мальчик, у него совсем детские суждения. Как же он может быть председателем комитета?»

Густав Лансон, автор «Истории французской литературы», какое-то время преподавал Николаю французский язык и не имел оснований на него жаловаться, скорее наоборот. Царевич даже интересовался классической литературой, особенно Мольером, а также Лафонтеном и Мериме. Однако восприимчивость и прилежание, необходимые для овладения языками, — а Николай проявлял способности к французскому, английскому и немецкому языкам — не обязательно способствуют глубокому осмыслению окружающего нас мира. И в этом отношении Победоносцев был того же мнения, что и Александр III.

Когда он пытался объяснить царевичу, как функционирует государство, «тот с великим тщанием начинал ковырять в носу». Все свидетельства сходятся: как только разговор заходил о государственных делах, Николаем овладевала невероятная скука.

Однако благодаря исключительной настойчивости Победоносцеву удалось внушить кое-какие идеи Николаю II, и в первую очередь следующую: обязанность царя-самодержца — передать наследнику всю власть в неприкосновенности.

Кстати, какой разительный контраст: миловидный и обходительный царевич, всегда прекрасно одетый и выхоленный, и этот обер-прокурор, вечно в черном, с железными очками на носу и с галстуком-бабочкой, словно вышедший из романа Достоевского. В нем никогда не угасала пламенная страсть к самодержавию, в защиту которого он выступал талантливо и пылко: аскетическое лицо его озарялось, глаза горели.

Аргументы Победоносцева были столь сильными и убедительными, что даже такой рассеянный ученик, как царевич, запомнил их в общих чертах.

Он опровергал мнение тех, кто говорил об отсталости России, и уверял, что она не созрела для демократии. По его мнению, установление демократических порядков — на самом деле регресс. Иначе говоря, Победоносцев не ставил под сомнение, когда и как проводить реформы, он в принципе был против реформ.

Прежде всего он критиковал парламентаризм — «великую ложь нашего времени», так как «самые существенные, плодотворные меры и преобразования исходили… от меньшинства, просветленного высокой идеей и глубоким знанием; напротив того, с расширением выборного начала происходили принижение государственной власти и вульгаризация мнения в массе избирателей». Пример французского парламента, где в это время разразился панамский скандал, показывал, что «забота об общественном благе служит прикрытием чуждых ему побуждений и инстинктов». Кроме того, парламентаризм приводил к выбору не лучших людей, а демагогов. Третий аргумент целиком относился к России: в такой многонациональной стране выборные представители будут защищать свои местнические интересы — каждый за себя, — тогда как монарх единственный может воплощать общие интересы.

Когда в стране шло бурное развитие свободной печати, Победоносцев клеймил журналистов, оспаривая их право говорить от имени общественного мнения: под предлогом защиты общих интересов они стремятся прежде всего выставить в лучшем свете самих себя, хотя бы и ценой дестабилизации общества, судьбой которого они должны быть озабочены. Таким образом, они поступают безответственно, как те депутаты или школьные учителя, которые, вместо того чтобы учить детей читать и считать, не выполняют своих обязанностей и забывают прививать им любовь к родине, страх перед Богом и уважение к родителям.

Неизвестный западному миру как теоретик, Победоносцев объединил свои реакционные идеи в две или три концепции.

Все эти идеи были известны Николаю, он их воспринял, и они формировали его представление о мире. Власть царя — священна, поскольку его наделил ею Бог. Русский народ от природы добр; интеллигенция же внушала ему Зло, Зло, которое наступало со всех сторон.

За два или три года до смерти от нефрита царь Александр III страшно поссорился с сыном. Николай влюбился в сестру Вильгельма II, которую терпеть не мог царь. Ему хотелось, чтобы Николай женился на принцессе Алисе Гессенской. Наследник противился: Алиса была на голову выше него, а он очень переживал из-за своего невысокого роста в сравнении с великанами из его окружения, так как рост его достигал 1 метра 70 сантиметров. Внезапно его мнение изменилось: он влюбился в высокую принцессу. Но возникло еще одно препятствие: Алиса была протестанткой, и к тому же набожной; чтобы сочетаться браком с Николаем, ей надо было обратиться в православную веру, как того требовал обычай. Вильгельм II побуждал ее отказаться от веры, которая была ей дорога. Кайзер посредничал успешно: он надеялся добиться расположения наследника, восстановить Союз трех императоров, нарушенный Александром, и таким образом свести на нет франкорусское соглашение, заключенное Александром III и Феликсом Фором в 1891 году. В конце концов после некоторых колебаний и кокетливого сопротивления Алиса приняла предложение.

Этот союз фривольности и целомудрия превратил ветреного Николая в верного возлюбленного. 8 апреля 1894 года, в день обручения, он записал в своем дневнике:

«8 апреля, пятница.

Чудный, незабвенный день в моей жизни — день моей помолвки с дорогой, ненаглядной моей Аликс. После 10 часов она пришла к т. Михен, и после разговора с ней мы объяснились между собой. Боже, какая гора свалилась с плеч; какою радостью удалось обрадовать дорогих Папа и Мама! Я целый день ходил как в дурмане, не вполне сознавая, что собственно со мной приключилось! Вильгельм сидел в соседней комнате и ожидал окончания нашего разговора с дядями и тетями. Сейчас же пошел с Аликс к королеве и затем к т. Мари, где все семейство долго на радостях лизалось. После завтрака пошли в церковь т. Мари и отслужили благодарственный молебен…