Елена Морозова - Мария Антуанетта

Пока маленькая дофина вела свою кулуарную войну, Австрия за спиной Франции начала переговоры с Россией и Пруссией о разделе Польши. В этой ситуации категорическое нежелание дофины признать королевскую любовницу грозило перерасти в международный скандал, обрушив гнев раздраженного Людовика XV на неверного союзника. Спокойствие короля, провозгласившего: «После нас — хоть потоп!» — следовало сохранить любой ценой. «Вы должны смотреть на Дюбарри только как на персону, допущенную ко двору и в общество короля. Вы — первая подданная короля, поэтому вы должны слушаться его и подчиняться ему. <���…> Всего-то нужно одно ничего не значащее слово, несколько любезных взглядов, и не ради дамы, а ради вашего дедушки, вашего повелителя, вашего благодетеля! <���…> Позвольте Мерси руководить вами, не следуйте дурным примерам. Вы должны задавать тон при дворе короля, а не позволять руководить собой, как ребенком. <���…> Я хотела бы, чтобы вы чаще спрашивали совета у Мерси…» — увещевала императрица непокорную дочь. «Будьте уверены, в вопросах чести ничье руководство мне не нужно», — отвечала Мария Антуанетта.

Все же на компромисс пойти пришлось. «Я не утверждаю, что никогда не заговорю с ней, но не стану это делать в назначенный час, дабы она не торжествовала заранее», — скрепя сердце написала Мария Антуанетта матери. Спектакль наметили на 5 августа: в этот день дофина обещала поздороваться с входящей в зал Дюбарри. Но сцена сорвалась, ибо в решающую минуту Мадам Аделаида пригласила Марию Антуанетту присоединиться к компании тетушек, что та и сделала с нескрываемым облегчением. Видя, что дочь, пренебрегая ее советами, пошла на поводу у теток, Мария Терезия нанесла удар по больному месту дофины, напрямую напомнив ей, что ее пребывание в Версале зависит исключительно от расположения к ней Людовика XV. Дочь сдалась. В первый день нового, 1772 года, когда при дворе наносили визиты вежливости, Мария Антуанетта, проходя мимо Дюбарри, остановилась и, повернувшись в ее сторону, произнесла: «Сегодня в Версале очень многолюдно» — и тотчас заговорила с маршальшей де Мирпуа. «Я обратилась к ней один раз, и точно знаю, что это всё, впредь она не услышит от меня ни слова», — заявила Мария Антуанетта Мерси. А матери написала: «Дорогая матушка, я не сомневаюсь, что Мерси сообщил вам о моем поступке, совершенном в первый день нового года. Если бы наши семьи поссорились, это стало бы несчастьем всей моей жизни. Мое сердце осталось бы на стороне моей семьи, и мне было бы очень трудно выполнять свой долг здесь. При этой мысли мне становится страшно, и я надеюсь, что этого никогда не случится, по крайней мере, я не дам для этого никакого повода». Легкомысленная, своенравная, неспособная лгать и притворяться, юная дофина впервые ощутила мощь давления невидимой, но грозной силы под названием «государственная необходимость». А ведь она всего лишь хотела не иметь дела с «наглой выскочкой» Дюбарри…

«Моя семья» — на тот день для Марии Антуанетты это, без сомнения, Габсбурги. Габсбурги, которым как никогда требовалась преданность отправленной во Францию дочери. 19 февраля 1772 года, втайне от французского союзника, Австрия, Россия и Пруссия подписали конвенцию о разделе Польши, а 25 мая австрийские войска вошли в Польшу. «Видя, как чужеземные армии занимают территорию Польши, императрица рыдала от жалости и не заметила, как заняла больше земель, нежели ей отводилось по договору», — насмешливо сообщал из Вены отправленный туда послом кардинал де Роган. (Об этом донесении вспомнят в связи с громким делом об ожерелье.) Территориальные приращения за счет Польши стали для Марии Терезии своеобразным утешением за потерю Силезии, хотя, заключая за спиной французов договор с Фридрихом Прусским, она понимала, что предает союзников по альянсу, и уповала только на обаяние дочери. Она направила Мерси длинное послание, в котором, оправдывая обстановку секретности «обстоятельствами» и как бы косвенно извиняясь перед Францией («мы попали в такое положение, что не могли отказаться от раздела», «неожиданно нам было поставлено условие хранить все в тайне», «нам пришлось присоединиться к договору»), подчеркивала, как важно в этих непростых условиях сохранить альянс. Ибо не секрет, что Франция издавна имела свои интересы в Польше, а Людовик XV и вовсе был связан с ней тесными семейными узами. Тесть его, Станислав Лещинский, дважды избиравшийся королем польским, являлся прадедушкой нынешнего дофина. Отказавшись в 1738 году от претензий на польскую корону, он получил в пожизненное владение Лотарингию, ибо отец Марии Антуанетты потомственный лотарингский герцог Франц I, изъявив готовность занять престол тестя, Карла VI, от Лотарингии отказался, и после смерти Станислава Лотарингия плавно перешла к Франции.

От Марии Антуанетты требовалось любой ценой поддерживать шаткое здание франко-австрийского альянса. В сущности, ее сделали своего рода разменной картой — прекрасное настроение Дюбарри в обмен на невмешательство в расчленение Польши. «Если Франция начнет обхаживать Пруссию… тогда, к великому моему сожалению, придется менять политику. <���…> Чтобы этого не случилось, ибо это станет несчастьем и для монархии, и для семьи, надобно использовать все средства, из которых основное — моя дочь, дофина, которая с вашей помощью и зная обстановку на месте, могла бы оказать услугу и родине, и своей семье. Прежде всего, она должна делать все, чтобы нравиться королю, снискать его милость, угадывать его мысли и оказывать уважение фаворитке. <���…> Не исключено, что от нее зависит сейчас судьба альянса», — писала Мария Терезия своему послу в надежде, что раздел Польши не повлечет за собой крах союза, ибо за целостность Польши ратовал Шуазель, а нынешнему министру, являвшемуся ставленником Дюбарри, глубоко противно все, что связано с министром бывшим. Она не ошиблась. У короля не было ни сил, ни возможностей отреагировать на предательство союзника. «На расстоянии в пять тысяч лье трудно помогать Польше. Конечно, мне бы хотелось, чтобы она сохранила свою территориальную целостность, но я ничего не могу сделать, кроме как высказать свои пожелания», — философски заметил Людовик XV.

Твердая позиция короля не давала возможности новому министру иностранных дел герцогу д'Эгийону найти повод для расторжения франко-австрийского альянса. Но зная про склонность Людовика XV отдавать решения на откуп фавориткам и министрам, Мария Терезия понимала, что угроза разрыва альянса не исчезла. Поэтому Мерси по-прежнему напоминал Марии Антуанетте о необходимости ежедневно видеться с королем, угождать ему и оказывать внимание Дюбарри. Кауниц даже составил меморандум, посвященный вредному влиянию на эрцгерцогиню, и прислал его Мерси как руководство к действию. Устав от постоянного напора австрийской стороны, Мария Антуанетта написала матери: «Я делаю все возможное для сохранения альянса и нашего союза. Что станет со мной, если наши семьи разорвут свои отношения? Надеюсь, Господь упасет меня от такого несчастья; я искренне молю Его об этом». После раздела Польши над головой дофины сгустилось первое облачко общественного неудовольствия: противники франко-австрийского альянса стали говорить, что нельзя верить ни Марии Терезии, ни ее дочери.