Василий Осокин - В. Васнецов

Прошло еще немного времени, и Васнецов не хуже заправского мастера работал инструментом, быстро ворочал из стороны в сторону «деревяшку»; из-под резца его выбегали колечками тонкие стружки. Гравер из него получился хоть куда.

У Ильина Васнецов познакомился и с литографским делом, с многоцветной печатью, которой славилось заведение.

Овладев литографией и граверной техникой, Васнецов все меньше и меньше занимается малоинтересными для него копиями — перерисовками на «деревяшки» чужих рисунков. С наибольшим удовольствием берет он заказы на иллюстрирование сказок.

Надо же было так случиться, что как раз ему предложили иллюстрировать с детства любимую сказку Ершова «Конек-горбунок». Снова и снова перечитывая ее, Васнецов вспоминает синий полумрак рябовской комнатки, мерный речитатив старушки. Поэтическая яркость, народная простота и мудрость «Конька-горбунка» вновь уносят его в милые сердцу годы.

Виктор уже видел когда-то рисунок на тему «Конек-горбунок» Рудольфа Жуковского. Васнецов добыл книжку с иллюстрациями художника и принялся внимательно их изучать.

И невольно поддался их влиянию.

«Царь-девица, — писал Стасов, — представляет почти ту же самую позу, я притом Васнецов дал ей в руки, как и Жуковский, какую-то «лиру» вместо «гусель», о которых говорится в тексте. Сцена с «котлом на огне», где погибает злой и коварный царь, так же представляет некоторое сходство у обоих авторов».

На этом совпадения кончаются. Потому Стасов и подчеркивает:

«Но кроме этих сходств, довольно незначительных, композиция Васнецова бесконечно выше композиции Жуковского и по художественности, и по фантазии, и по расположению сцен, и по знанию всех подробностей русской народной жизни и обстановки».

В другой раз Васнецов взялся иллюстрировать сказку в стихах П. Ряполовского «Козел-Мемека». Стишки были слабенькие. Но рисунки художнику удались.

«…Иллюстрации Васнецова, — писал Стасов, — истинный шедевр изображения животных, разнообразных их поз, движений и душевных состояний. Как иной раз смотрит любовно или сентиментально козел Мемека; как блаженно грызет ветчину кошка; как торжественен и горделив Мемека перед воеводой, подносящим ему, со своими хлопцами, груду кочней капусты; как он глубоко страдает, потерявши бороду; как хороша славянская дружина, покорно выпрашивающая у ежа одну его иглу, самое страшное оружие на войне. Все это картинно, живописно нарисовано, с большим комизмом и мастерством. У нас эта книга не была никогда не только оценена, но даже замечена. Она проскользнула неотмеченной среди груды банальных детских книжек, появляющихся к рождеству и к пасхе, и исчезла вместе с ними».

Трудоспособность Васнецова поражала всех, знавших его в то время. Кроме великого множества рисунков для самых различных изданий, он создает еще и циклы иллюстраций. Одна за другой выходят азбуки: «Солдатская», «Народная» и «Русская азбука для детей» с иллюстрациями молодого художника.

Лишь благодаря рисункам Васнецова эти азбуки выгодно отличались от тогдашних книжек так называемой библиотеки «народного чтения», в массе своей безвкусных по оформлению. Большинство издателей вовсе не стремились к тому, чтобы их книжки несли свет просвещения в массы. Они преследовали прежде всего свою выгоду.

«Какая громада изумительная! — подведет в свое время Стасов итог васнецовским азбукам. — Сколько же русских нашего поколения всех сословий имели возможность — редкий и неоценимый случай — учиться в детстве грамоте по рисункам отличного художника! Часто ли такое случается на свете? И сколько тут, может быть, незримо и неведомо для всех поселялось чувства правды и смутного ощущения изящества».

Колоссальным трудом Васнецов подорвал здоровье. К тому же давали себя знать непривычные петербургские туманы, сырость.

Однако художник крепился.

И вдруг на него обрушилось непоправимое, тяжелое горе. Умер отец. Только сознание, что он должен поддержать младших братьев, удержало Виктора от отчаянья. Хорошо еще, что в Рябове жили тетки, под присмотром которых оставались дети.

Грустные размышления об отце, об осиротевшем доме Васнецов заглушал почти непрерывной работой.

Уже вскоре по приезде в Петербург Васнецов поступил в Рисовальную школу Общества поощрения художеств. Она ютилась в здании, примыкавшем к Бирже, и ее так и называли — «Школа на Бирже».

Это было своего рода среднее учебное художественное заведение. Здесь за умеренную плату могли заниматься живописью и рисунком все желающие. Никаких прав школа не давала.

Директором ее был некий Дьяконов, имевший звание «свободного художника».

«Высокий старик с белыми курчавыми волосами, он похож был на Саваофа. Я не слыхал ни одного слова, им произнесенного. Он только величественно, упорно ступая, проходил иногда из своей директорской комнаты куда-то через все классы, не останавливаясь. Лицо его было так серьезно, что все замирало в семи классах и глядело на него».

Так писал о Дьяконове Илья Ефимович Репин. Его описание точно соответствует портрету Дьяконова, выполненному Крамским.

Скоро Васнецов увидел и самого Ивана Николаевича Крамского, преподававшего в школе. Внешность Крамского, на первый взгляд совершенно невзрачная, удивляла Васнецова тем больше, чем внимательнее он присматривался к нему. Худощавый человек невысокого роста, с жидкой бородкой, одетый в обыкновенный черный сюртук, он привлекал какой-то особой одухотворенностью, светившейся в его глубоко сидящих глазах.

— От этих глаз не спрячешься, — заметил как-то Васнецову рисовавший рядом с ним Илья Репин. — Это ничего, что они такие маленькие и так глубоко сидят в орбитах. Бывают, знаете ли, эдакие глаза — большие, белесые, навыкате, но словно бы мертвые, а здесь — сколько жизни. Правильно сказано: глаза — зеркало души.

Хотя Репин уже учился в академии, но на уроки Крамского захаживал иногда в «Школу на Бирже», где наиболее сошелся с таким непохожим на него ни внешне, ни внутренне Васнецовым.

…Виктор был чуток на хороших людей, и обычно первое впечатление, которое производил на него тот или иной человек, не обманывало его.

В Крамском он сразу же увидел человека большой искренности и влекущего таланта. А то, что он оказался совсем обыкновенным на вид, а вовсе не витающим в облаках существом, то, что Крамской говорил вполне доступные и в то же время очень умные вещи, — это еще больше привлекало Васнецова к нему.

Подолгу останавливался учитель возле скромного, застенчивого юноши. Его привлекала содержательность рисунков и живописных этюдов Васнецова — свидетельство наблюдательности и жизненного опыта. Крамской давал советы по технике мастерства, но всегда подчеркивал главное в искусстве — мысль. Мысль, идея картины должны быть, по его мнению, неразрывно связаны с ее формой.