Илья Азаров - Непобежденные

Разгрузка шла полным ходом. Лодку помогали выгружать и раненые. Николаю Николаевичу особенно запомнился краснофлотец, рука которого была на перевязи. Он буквально бегал по трапу с ящиками на спине, как будто с кем-то соревновался. К сожалению, после отхода в отсеках его не оказалось…

После разгрузки «Л-4» отошла от причала на середину бухты. К лодке должен был подойти буксир с ранеными и пассажирами.

Командир Е. П. Поляков в мегафон передал приказание капитану буксира подойти к лодке. Члены вepxней команды видели, с какой молниеносной быстротой устремились люди на буксир, как только раздался голос командира.

С мостика последовала команда брать в первую очередь раненых. Принимали через люк первого отсека. Положенную норму — 75 человек — приняли, а наверху никак не могли остановить людей.

Поступила команда закрыть люк отсека снизу.

Когда Прозуменщиков пробрался в отсек, он был уже полностью забит людьми, а через люк все еще буквально сыпались новые пассажиры. Уловив момент, когда кто-то замешкался, Прозуменщиков вскочил на трап и стал подниматься вверх. И вдруг почувствовал, как кто-то сел на его плечи. Девичий голос просил спасти… Это был последний пассажир на «Л-4».

Возвращаясь в центральный пост, Николай Николаевич слышал шаги людей на палубе лодки. Прозуменщиков доложил командиру лодки, что верхняя и нижняя крышки люка первого отсека задраены. И тогда последовала команда принимать главный балласт…

— Никогда, — вспоминает Николай Николаевич, — ни до этого похода, ни после него не было так трудно выполнять эту команду.

И на палубе, и на буксире остались люди, которых лодка уже не могла принять…

Выравнивать дифферент после погружения пришлось перемещением пассажиров из отсека в отсек. Всего было принято 105 человек.

Вышла «Л-4» из бухты 30 июня в 04 часа 15 минут. Переход был чрезвычайно трудным. Приведу лишь небольшую выписку из доклада командира лодки:

«На переходе 1 июля в 10 часов уклонились от самолетов противника погружением на глубину. В 10 часов 13 минут обнаружили шум винтов катера. Катера и самолеты сбросили 44 глубинные бомбы, повреждений подлодка не имеет…»

Повреждений подводная лодка не имела, но во время взрыва глубинных бомб лопались лампочки, сыпалась пробковая крошка и от близких разрывов корпус испытывал гидравлические удары. Но поведение членов экипажа на боевых постах, спокойное, уверенное и четкое исполнение своих обязанностей действовало успокаивающе на раненых и пассажиров.

Семь райсов совершила «Л-4» в осажденный Севастополь.

Эта подводная лодка одной из первых на Черноморском флоте была награждена в 1942 году орденом Красного Знамени.

Немало подвигов совершил экипаж лодки и позже. «Л-4» ставила мины у берега противника, производила дерзкие атаки на коммуникации гитлеровцев, на ее боевом счету не один транспорт врага. Экипаж лодки активно участвовал в блокаде Севастополя с моря в период освобождения Крыма в 1944 году, потопив не один транспорт с войсками и боевой техникой.

В первой половине дня 26 июня вышел из Новороссийска и эскадренный миноносец «Безупречный». Это был его шестой поход: трижды эсминец прорывался в уже блокированный Севастополь и теперь третий раз — с 23 июня — шел в Камышевую бухту. Последний прорыв в Южную бухту Севастополя эсминец совершил в ночь с 20 на 21 июня под огнем немецких батарей, установленных в районе Бартеньевки и Братского кладбища Северной стороны.

«Безупречный» в ту ночь доставил пополнение, боеприпасы, бензин и продовольствие. На эсминец было принято 640 раненых и 158 жителей Севастополя. На обратном пути самолеты противника трижды налетали на корабль, но все атаки были успешно отбиты.

26 июня, когда я прибыл на причал, на борт «Безупречного» уже погрузили боеприпасы, продовольствие и приняли около 400 бойцов и командиров из 142-й стрелковой бригады.

С командиром корабля капитан-лейтенантом Петром Максимовичем Буряком я не раз встречался еще в осажденной Одессе и знал его хорошо. В боях под Одессой Буряк проявил себя смелым и решительным командиром корабля. Доводилось мне тогда бывать и на эсминце, и всегда краснофлотцы и старшины интересовались положением дел в осажденной Одессе — расспрашивали, как воюют в морской пехоте под Одессой посланцы эсминца: около 25 краснофлотцев и старшин с «Безупречного» добровольно ушли в отряды морской пехоты.

Петр Максимович Буряк встретил меня, как всегда, приветливо глядя добрыми глазами из-под нависших бровей, доложил:

— Товарищ член Военного совета, все принято на борт эсминца. Батальонный комиссар Усачев заканчивает беседу с прибывшими красноармейцами и командирами сто сорок второй стрелковой бригады.

Василия Ксенофонтовича Усачева я знал с первых дней войны. Он был в числе тех, кто в канун войны готовился к сдаче государственных экзаменов в Военно-политической академии имени В. И. Ленина. Но держать экзамен в академии не пришлось. Вместе другими его послали на флот, многие из выпускников академии были назначены комиссарами на корабли в части морской пехоты.

И уже в трудные первые месяцы войны они выдержали экзамен политической зрелости, оправдывая личной смелостью, убежденностью в нашей победе звание комиссара ленинской закалки.

Многих я запомнил в те трудные дни войны. Прошло немало лет. Но образы славных и верных сынов нашей партии, большинство из которых отдало свою жизнь в борьбе с фашизмом, всегда встают перед моими глазами, когда вспоминаются военные годы…

Василии Ксенофонтович Усачев умел находить контакт с людьми, чутко улавливать настроение окружающих. Однажды мне довелось быть на эсминце «Шаумян», где он был комиссаром — на «Безупречный» его назначили незадолго до описываемых событий. Я выслушал тогда его доклад. Усачев обстоятельно сообщил о делах, нуждах, настроениях, думах не только личного состава корабля, но и бойцов и командиров из пополнения, отправляемого на кораблях в осажденный Севастополь. Помню, что внимательно слушал рассказ Василия Ксенофонтовича о тяготах, которые выпадают на долю раненых, ожидающих эвакуации из блокированного Севастополя. Удивила его память. Подробный доклад он делал по небольшим заметкам в блокноте. Отдельные положения, вопросы, выдвинутые Усачевым, были учтены в работе Политуправления и тыла флота и помогли мне как члену Военного совета флота познать и понять то, что не всегда мог увидеть и узнать сам.

Усачев умел вселить бодрость в тех, кто поддавался порой унынию. Краснофлотцы и старшины любили его, а командиры уважали за прямоту, принципиальность и справедливость. Особенно сроднили комиссара с экипажем последние походы в осажденный Севастополь.