Владимир Карпенко - Щорс

— В качестве кого предстану?

Бубнов, переняв взгляд Ауссема, ответил:

— Уполномоченный ЦВРК.

В открытое окно из палисадника запыхавшийся молодой голос потребовал Бубнова на вокзал, к аппарату. Взмахнув кепкой — увидимся, мол, — тот исчез за дверью.

— Уяснили свою роль? — спросил Ауссем, прислушиваясь к топоту по скрипучим порожкам крылечка.

— Не вполне, Владимир Христианович.

— Конечно же, формировать воинскую часть, а не табор, — болезненно скривился он. — Но со стороны это должно выглядеть партизанщиной. Наше ведь положение, в нейтральной зоне… Не можем мы ставить под удар гостеприимство Советской России. Украинские части, по договору, она обязана разоружить. А тут — в открытую формирует!

— Я сам интернировался… Другое не уяснил. Оружие, обмундирование…

Положил Ауссем на язык пилюлю, запил из кружки, стоявшей тут же под рукой. По знакомым признакам на его изможденном лице Николай определил болезнь. Хотелось дознаться, какие принимает лекарства.

— Сколько такое может тянуться… не скажем, — навалившись локтями на стол, продолжал Ауссем. — Думаем, недолго. События не стоят на месте. Вы сами бывали там, видели… А приказ сочинить, объявить полками — пара пустяков. Главное, иметь их, полки. Один из них вам и поручаем сформировать. В районе Унечи — Почепа — Брянска как раз и набирается партизанских отрядов батальона на три. Полк!

— Оружие, Владимир Христианович, — напомнил Николай. — Да и вообще снабжение…

— Обещаю твердо пушки. В скором времени. Две, не больше. А остальное… Проявите инициативу. На станции, в вагонах, кое-что имеется. Там сейчас копается один наш товарищ. Подмогните ему. Кстати, подходящий адъютант штаба. Коцар Никита.

Едва не бежал Николай на железнодорожную станцию.

Никиту Коцара нашел в одном из дальних вагонов, в тупике, за водокачкой. Им оказался светловолосый коренастый парень с мальчишеским золотистым пушком на мягком подбородке. Явно видал уже где-то эти грустные тихие глаза. Представившись, без обиняков поделился разговором с Ауссемом. Желая отделаться от навязчивой мысли, спросил:

— Где я встречал вас?

— Я знаю Зубова и Квятека из вашей компании… По Орлу. Может, там?

— Нет. В другом месте. Глаза эти, родинка на губе…

Заливаясь краской, Коцар смущенно потупился.

— Будет время, товарищ Щорс, еще вспомнить… Принимаю предложение. Только, чур, братву вашу сюда… Одному вовеки не переворочать тут. Видите что? Их до полсотни вагонов.

— После обеда нагрянут. А покуда я с удовольствием…

В четыре руки пошло веселее. Николай, не остыв от возбуждения после встречи с начальством, с наслаждением запускал пальцы в ящик с патронами, как в песок; облапывал любовно винтовки, подкидывал их, будто ребенка. Винтовки американские, марки «ремингтон»; новехонькие, в заводской смазке, тяжести ощутимой — приклад из темного дуба.

— Изготовлены в Америке по заказу царского правительства, — пояснил Коцар. — Сделаны на совесть.

— Да, совесть… Вот страна, Америка! Полмира залито по колено человеческой кровью. А она на этой самой крови жиреет, вздувается от золота. Где бы какой пожар ни случился — тут как тут. Тянет уже руки…

К ночи вместе с подоспевшими братьями Лугинцами, Никитенко и Божорой переворочали все вагоны. Винтовки, патроны, пулеметы, взрывчатка, ручные гранаты, седла… Не было совершенно обмундирования. Раздосадованные, уставшие, ввалились уже потемну в свой классный.

— Ты, Никита, навовсе до нас перекочевывай, — предложил Петро Лугинец, выкручивая фитиль в лампе. — Тащи вещи.

— Какие у меня вещи… Шинель да сумка, вот они.

— Да, шинели… — вздохнул Петро. — Без обмундировки дохлые дела будут с вербовкой. Котел худой можно еще перетерпеть. А без шинелей, без обувки… Стужа не за горами. Ты, Николай Александрович, тряси за душу начальство. Коль такое они вынашивают, регулярную часть, расчет на то имеют. В Брянск, Орел надобно ехать. В Курск.

Коцар прикуривал от лампы. Николай вдруг вспомнил, где видал его. Вот так же он тянулся к лампе с цигаркой. С ним был кто-то, худощавый, бритый, с высоким умным лбом.

— Видал ведь тебя, Никита, говорю… — за день не заметил, как перешел на «ты». — В Брянске, на вокзале. В начале августа…

— Могло, — согласился Коцар, выпуская дым в опущенное окно; заметил, как бережно относились к больному Щорсу его побратимы — заядлые курильщики. — С Исаковичем мы добирались в Орел в ту пору, сворачивали на Брянск. Да, Николай Александрович… Вот кто нам бы пригодился, Исакович. Вы незнакомы с ним? Военком для полка. Если по типу Красной Армии, комиссар обязательно потребуется. Белорус, из рабочих. Бубнов, боюсь, его направит к таращанцам, в Юриновку.

— В Юриновке Петренко, — высказал сомнение Константин Лугинец.

Вернулись Квятек и Зубов. Они, как краскомы, по распоряжению повстанческого центра объезжают дальние села, куда выходят из Украины какой уже день таращанцы и нежинцы. Таращанцы, собственно, прошли; в Юриновке их собралось около четырехсот человек. Нежинцы начали появляться по одному, малыми группками. Ждут с ночи на ночь самого вожака, Николая Крапивянского. На нежинцев надежды возлагал Бубнов. Нынче всем стало очевидно, что нежинское восстание, как и таращанское, было преждевременным.

Никита Коцар, с легким сердцем переступивший порог их крохотной, но спаянной уже семьи, вполне разбирается в происходящих событиях. Оказалось, мальчишка, он давно имеет партийный билет; это повергло в явное замешательство политкаторжан Константина Лугинца и Квятека — они-то уж половину прожитого борются за светлые идеалы партии, а билетов не имеют. Николай тоже почувствовал неловкость; вспомнился разговор с Бубновым в Юриновке…

— А что, Никита, билет такой непременно нужон в кармане? — по простоте душевной полюбопытствовал Петро, не подозревая о возникшем напряжении, скрытом от его глаз.

— Главное в ином… веришь ли? Готов отдать всего себя без остатка общему делу?

— Петро, ерунду задаешь человеку, — укорял младший Лугинец брата, довольный ответом Коцара. — А ты, Никита, не потакай. Скажи лучше вот про что… коль заговорили о нежинцах. А что нынче наша украинская партия, как она глядит на будущее?

В разговор Николай не вмешивался. Наевшись сала со свежим пшеничным хлебом, устало отвалился к дощатой перегородке купе. Обхватив ладонями кружку, сдувая пар, прихлебывал мелкими глотками. За Коцаром наблюдал исподволь. Не так и прост адъютант штаба будущего полка. Обманчив его совестливый вид. Легко и охотно смущается по всякому пустяку. Слова выдают: кроет напрямик, без околичностей. В том и странность. Ловко посадил Лугинца. У Квятека сузились недоверчиво и без того узкие глаза, а под степными скулами заходили желваки. Конечно, главное, на чьей ты стороне. И все-таки иметь в кармане билет или не иметь… К нему, Щорсу, уже подступают открыто. Бубнов не зря спросил; теперь председатель ЦВРК умышленно обходит тот разговор, видит в нем только военспеца…