Хестер Дженкинс - Великолепный век Ибрагима-паши. Власть и предательство

Во время персидского похода он допустил серьезную ошибку: принял титул сера скира-султана. Хотя, как говорит фон Хаммер, мелкие курдские князьки страны, в которой тогда находился Ибрагим, именовали себя «султанами», в Константинополе был только один султан, и присваивать его титул означало навлечь на себя обвинения в противозаконных притязаниях. Тем более что Ахмед-паша назвал себя султаном, когда поднял мятеж в Египте, и такой поступок наверняка был прочно связан с изменой в уме Сулеймана. Множество придворных готовы были именно так представить перед султаном поступок Ибрагима. На такое обвинение Сулейман едва ли закрыл бы глаза, даже если бы не сразу в него поверил.

Непосредственной причиной гибели Ибрагима стал его конфликт с Искендером Челеби. Между ними много лет назад сложились отношения взаимной неприязни. Когда Ибрагима отправили в Египет, с ним был и Искендер. Богатство и могущество Ибрагима были источником зависти для дефтердара, тогда как великий визирь недолюбливал его как человека. Во время персидского похода тлеющая ненависть прорвалась открытым пламенем. Когда Ибрагим собрался взять титул сераскира-султана, дефтердар попытался отговорить его и этим вызвал гнев Ибрагима. Кроме того, и дефтердар, и великий визирь напоказ щеголяли своим богатством и старались посылать в армию больше солдат в более богатой экипировке, чем другой, и оба считали друг друга скупыми. Дело дошло до взаимных оскорблений. В конце концов Ибрагим обвинил дефтердара в том, что тот взял деньги из султанской казны, и привел свидетелей, давших показания против него. Вероятно, свидетели были подкуплены Ибрагимом. Так вражда превратилась в смертельную войну. Ибрагим, безусловно, понимал, что если Искендер уцелеет, то погибнет он сам. Поэтому он добился того, чтобы казначея постигло бесчестье и казнь, но этим не гарантировал собственной безопасности. Искендера Челеби обвинили в интригах против султана и в растрате государственных средств и повесили в Багдаде. По дороге к виселице он сделал последний выстрел в своего убийцу. Челеби попросил перо и бумагу и написал показание о том, что не только он виновен в заговоре с персами, но и сам Ибрагим, и что визирь, соблазненный персидским золотом, задумал устроить покушение на Сулеймана. Как бы мы ни сомневались в честности этого заявления Искендера, которое должно было привести его врага к погибели, турецкий султан вряд ли стал бы сомневаться, так как у турок слова умирающего или ведомого на казнь на суде перевешивали показания сорока обычных свидетелей [15].

Находчивый совет «ученого человека» о том, как одновременно нарушить и не нарушить клятву, кажется правдоподобным, так как вполне соответствует турецким обыкновениям, но Бодье не ссылается ни на какие источники, и я не нашла ни одного упоминания об этом ни в одном другом документе.

Как рассказывают турецкие летописцы, Сулейман еще больше убедился в виновности великого визиря после видения, в котором ему явился казненный дефтердар в ореоле ангельского света. Он упрекнул Сулеймана, что тот слишком отдался во власть визиря, и потом набросился на султана, как бы желая его задушить. Сулейман, сразу же убедившись в виновности Ибрагима и в угрозе, которую тот представлял для его власти, предпринял тайные шаги, ничего не сказав визирю. Он не стал открыто предъявлять обвинения фавориту и не дал ему шанса оправдаться, а быстро избавился от него. Как сказал Ламартин: «Жизнь Ибрагима закончилась без превратностей и, возможно, без иных преступлений, кроме величия». Блестящая тринадцатилетняя карьера, даже если она окончилась внезапным бесчестьем и смертью, – такой судьбе могут позавидовать многие. Скоропостижная гибель Ибрагима имеет не одну параллель в турецкой истории, полной сенсационных взлетов и падений. Даже в течение только его жизни мы видели пример Ахмеда-паши в Египте и Искендера Челеби, которые вознеслись на большую высоту, откуда быстро рухнули к позору и смерти. Именно такая почти безграничная возможность возвышения в сочетании с постоянным риском краха, делала притягательной жизнь турецкого государственного деятеля. Едва ли могла найтись слишком высокая преграда, которая помешала бы человеку достичь величия. С другой стороны, никто не мог быть уверенным, что в один день не лишится власти, богатства и титулов из-за минутного каприза государя, который мог резко положить всему конец. Даже сам султан мог внезапно оказаться в тюрьме или могиле, в то время как его преемника возьмут из тюрьмы или гарема и возведут на высокий трон. Нигде жизнь с ее возможностями не была такой же непредсказуемой, как на османском троне или вблизи него.

В заключение давайте посмотрим на отношение Ибрагима к Сулейману. Был он изменником или нет? Бодье рассказывает, что Сулейман предъявил Ибрагиму его собственные письма Карлу V и Фердинанду и что у Ибрагима были тайные сношения с австрийцами. Среди документов в коллекции Гевая, которая представляется довольно полным собранием корреспонденции между Ибрагимом и австрийцами, нет таких писем, их нет и ни в одной другой коллекции, да и сами австрийцы о таких документах не упоминают. При этом, напротив, у нас есть депеши от Фердинанда Ибрагиму от 23 марта 1535 года, 5 июля 1535 года и 14 марта 1536 года, где он выражает надежду на то, что Ибрагим и дальше будет занимать свой пост, и благодарность за его старания по сохранению мира между двумя их странами.

Обвинение в тайной договоренности с австрийцами, о котором говорилось в связи с осадой Вены, мы можем отбросить, так как для него недостаточно данных. Что бы выиграл Ибрагим, согласившись на деньги или почести от Карла? Разве мог Карл дать ему хотя бы половину того, чем пожаловал его султан? Аналогичное обвинение, высказанное Искендером Челеби перед эшафотом, – якобы персы золотом подкупили Ибрагима, чтобы он совершил покушение на султана, – не выдерживает критики по следующим причинам: во-первых, отсутствуют какие бы то ни было другие свидетели, кроме Искендера, во-вторых, нельзя доверять свидетельству самого заклятого и смертельного врага, и, в-третьих, персы не в состоянии были предложить Ибрагиму ничего сравнимого с богатством и властью, которыми он обладал в качестве великого визиря.

Думаю, можно уверенно отмести обвинения в подкупе Ибрагима персами или австрийцами. Но остается еще самое серьезное обвинение. Хотел ли он свергнуть своего повелителя и сам стать султаном? И снова источники молчат или говорят двусмысленно. Давайте справимся у турецких историков. «Он попал в сеть фантазии о монаршей власти и положении», – говорит Осман-заде, и, возможно, он имеет в виду не более чем манию величия, признаки которой проявлялись у визиря. Садулла Саид-эфенди выражается так же туманно: «Возможно, Ибрагим запутался в сети мыслей о сотовариществе с султаном». Шереф считал смерть Ибрагима справедливым наказанием за то, как он поступил с Искендером, но обходится без категорических обвинений. Венецианцы лишь очень невразумительно говорят, что «он любил себя больше своего господина и желал единолично владеть миром, где пользовался большим уважением».